102 
Ничего, перемелется. Главное, ребятки очень скоро высадятся на берега озера, выметут под метелку подземные помещения, заберут наверх подлодку, изучат все, что только возможно… В чем-то да помогу.
…Очаровательная балерина Дания была не только искусной и благонадежной, десять раз проверенной суровыми людьми, привыкшими подозревать даже собственную покойную бабушку, но и крайне дисциплинированной. Особым умом она не блистала – собственно, к чему он танцовщице из королевского гарема? – но и не удручала глупостью. Вот и сейчас она не задала ни единого вопроса, ни разу не состроила недовольную гримаску – тихо, как мышка, лежала рядом в роскошной королевской постели, ожидая, когда Сварог закончит свои занятия, в подобные минуты вроде бы неуместные.
Он полусидел, опираясь на высокую резную спинку и подложив подушку под бок. Склонясь к лампе, сосредоточенно листал толстый томик в коричневом кожаном переплете – воспоминания широко известного в узком кругу книжников маркиза Барзака, близкого приятеля Асверуса. Это было отнюдь не какое-нибудь академическое издание, за сотню с лишним лет трудами ученых сухарей старательно почищенное от «вульгарностей», не укладывавшихся в концепции высокой поэзии и светлого морального облика ее творцов, снабженное вдвое большими по объему комментариями, сносками и развернутыми примечаниями. По приказу Сварога ему с трудом, но разыскали этот раритет, изданный маркизом за собственные средства незадолго до смерти. Ни один книжник к этой книге не подступал со своими концепциями и научным подходом – маркиз такового, не мудрствуя, проткнул бы мечом…
С одной стороны, конечно, воспоминания Барзака грешили свойственным многим мемуаристам недостатком – главным, первым, единственным и самым близким другом Асверуса он, как легко догадаться, провозглашал себя, а всех прочих честил интриганами, завистниками, шапочными знакомыми и паразитирующими на гении проходимцами. В его интерпретации, чуть ли не он самолично подсказал Асверусу написать «Лилию и льва», весь Арантальский цикл, «Поэму о море» и сборник лесных баллад. Именно ему якобы Асверус первому читал все новые стихи, отправляясь ради этого затемно через всю Латерану. И так далее…
С другой же… Во всем остальном, что давно признано было книжниками, маркиз оставался внимательным наблюдателем и надежным свидетелем, собравшим массу интересных подробностей. В тех случаях, когда дело не касалось его пунктика, на Барзака можно было всецело полагаться, как на достовернейший источник – с чем давно согласился весь ученый мир.
Сам по себе Барзак был полным нулем – великосветский графоман, примазавшийся к Кагинарскому кружку поэтов, автор ужасающих виршей, которые издавал опять-таки за собственный счет самым роскошнейшим образом, за что служил многолетним предметом насмешек подлинных ценителей стихосложения. Но при всем при том человеком он был неплохим – недалекий, но добродушный, много помогал деньгами не блещущим достатком стихотворцам, а иных благодаря своим придворным связям вытаскивал из разных неприятностей. Асверус с ним и в самом деле приятельствовал и даже посвятил маркизу полдюжины шутливых стихотворений и эпиграмм.
Вот только слог, слог… Как и следовало ожидать…
«Ничто в тот солнечный день не предвещало, что еще до вечера ужасная трагедия, обрушившись на город, словно зазубренный серп усердного землероба на спелый колос, вырвет из рядов живущих славу ронерской поэзии, неугасимый ее светоч, друга моего Асверуса, столько лет дарившего меня самым теплым приятельством, так что был я и поверенным его сердечных тайн, и первым слушателем гениальных строф, и содружником в приключениях иных…»
Сварог, найдя нужное место, читал внимательно, медленно. Если перевести все на нормальный человеческий язык, не отягощенный мелодраматическими декламациями и велеречивыми оборотами, дело выглядело следующим образом: зайдя по какой-то надобности в портовый кабачок «Пьяный карась» в Равене, маркиз неожиданно обнаружил там Асверуса, сидевшего в темном углу, с надвинутым на глаза бадагаром. У Барзака хватило благоразумия не орать приветствия во всю глотку, привлекая внимание окружающих, он рассудил на свой незатейливый манер – решил, что Асверус заявился сюда ради какой-то любовной интрижки и желает остаться незамеченным. Дело, в общем, было знакомое для золотой молодежи, и Барзак подсел к другу тихонечко, крайне деликатно осведомившись: быть может, его присутствие здесь не желательно?
102 
