103 
Асверус, однако, сказал, что все обстоит совсем не так и даже обрадовался появлению приятеля (хотя определенно не так горячо, как о том повествовал маркиз). Барзаку показалось, что с поэтом произошла какая-то серьезная неприятность: Асверус был «мрачен, угрюм, сосредоточен, весь поникший, как сорванный цветок, и хмурая тень лежала на его высоком челе». В какой-то момент маркиз заподозрил даже, что приятель опасается слежки – так он держался. Однако на прямой вопрос Асверус с вялой улыбкой («показавшейся мне насквозь деланной, из дружеской вежливости лишь вымученной») ответил, что маркиз преувеличивает, и все обстоит не так уж плохо – приступ меланхолии, вот и все, с каждым может случиться. Разговор упорно не клеился, даже простяга Барзак вскоре почувствовал, что друг чем-то не на шутку озабочен и хочет остаться один. И откланялся.
Через несколько часов Асверус был убит – кто-то в толпе возле Брахилейской ярмарки ударил его кинжалом в сердце и ускользнул незамеченным, окружающие так и не поняли сначала, отчего молодой дворянин вдруг рухнул на мостовую, полагали, споткнулся или перебрал, только когда доброхоты перевернули его на спину и стали расстегивать кафтан, чтобы облегчить дыхание, обнаружили рану…
Барзак, как он сам подробно излагал далее, попытался хоть что-то выяснить, но не особенно преуспел. Разузнал лишь, что Асверус тем утром въехал в Равену по Атрайской дороге (со стороны Каталауна, отметил Сварог), в одиночку, верхом. За тридцать лет, прошедшие с тех пор до написания мемуаров, Барзак так и не приблизился к разгадке – добросовестно пересказал все имевшие хождение версии, он признался, что лично ему они кажутся имеющими мало общего с истиной, «навсегда окутанной непроницаемым мраком неизвестности, как бы ни изощрялись в догадках все будущие поколения, сколько их ни будет насчитываться под этим солнцем».
Сварог отложил книгу на столик, вздохнул. Бедняга Барзак так и не узнал, что «навсегда» съежилось до сотни с лишним лет. Всего-то пять поколений сменилось на земле. Тайна разгадана наконец, но принесла с собой другие. Как ему удалось уцелеть, когда выброс радиации уничтожил все живое в долине? Не могло же так случиться, что Асверуса там не было? Чушь какая… Он должен был там быть, командовать всем…
Одно Сварог уже выяснил совершенно точно, прилетев с озера – никто, кроме Асверуса, не вернулся с берегов Гиуне. Абсолютно все военные, отправившиеся с ним, значились в штабных реестрах как «выбывшие по причине смерти» – без каких-либо разъяснений. А ведь правила делопроизводства требовали непременно указать причину – естественная кончина, смерть на войне, случайная гибель в мирное время… И так далее.
То же самое с инженерами и мастеровыми – все до одного они значились вычеркнутыми из Книг Сословия и гильдейских списков «по причине преждевременной кончины». И никаких подробностей. А впрочем, вряд ли кто-то доискивался подробностей, даже родные – всем стало не до того, когда погибла королева, сменился король на троне, началась война, Латерану заняли соседи… Хватало других, более насущных забот. В частности…
Дверь спальни распахнулась, Сварог встрепенулся от такого нахальства, машинально сунул руку под подушку, но тут же расслабился, разжал пальцы. В круге света от лампы появилась Мара, соизволившая наконец-то объявиться из дальних странствий, свежая, энергичная, ухмылявшаяся во весь рот. Она окинула взором широкую королевскую постель, всех в ней наличествующих, улыбка стала еще шире:
– Развлекаетесь, ваше величество? Мало вам было, что некогда совратили меня, юную и неопытную? Это, я так понимаю, очередная жертва вашего сластолюбия? – Она деланно нахмурилась. – Или наоборот, змеей пробравшаяся на мое место прожженная авантюристка?
Сварог не спрашивал, как ей удалось войти – он сам дал ратагайцам соответствующий приказ, настрого наказав, что на Мару не распространяются никакие ограничения. Табунщики, кстати, не то чтобы ее побаивались, но относились вопреки своим обычным взглядам на роль женщины в обществе с заметным уважением – звериным чутьем сразу просекли, что создание это хоть и юное, но непростое…
Рядом со Сварогом послышался испуганный писк. Он покосился туда. Бедняжка балерина прямо-таки оцепенела, даже не пытаясь натянуть на себя покрывало: она прекрасно знала, какие отношения связывают короля с данной особой, слышала кое-что об этой самой особе и, без сомнения, ждала теперь для себя если не смерти лютой и немедленной, то уж по крайней мере классической сцены ревности с тасканьем за волосы и оплеухами…
103 
