20 
– Как не понять… – Салтыков нахмурился. – Гады…
– Из-за чего и когда начался конфликт Михаила с косороговскими?
– Весной все это случилось, в мае. Филькины голодранцы решили художников пощипать.
Чтобы мы им дань платили. Каково! Да нас даже дягилевцы не трогают. А тут… эти… – Клим длинно и смачно выругался. – Извините, – спохватился он. – Накипело… Вот Миша с ними и схлестнулся. До рукопашной дело дошло. Это поначалу. Косороговских было трое, все здоровые лбы, но Миша их просто расшвырял. Инвалид! Мы глазам своим не поверили. У него руки, как рычаги, если схватит – пиши пропало. Они полезли нахрапом, решили его проучить, чтобы не выступал. Ну и получили. А на другой день эти отмороженные пришли впятером, с палками и нунчаками. Тогда Михаил достал обрез двустволки и сказал, что перестреляет их как бешеных собак. И знаете, этих козлов словно корова языком слизала. Больше на Развале они не появлялись.
– На косороговских это не похоже, – сказал майор. – Знаю из своего опыта. Они всегда действуют спонтанно. Филькина братва месть никогда не откладывает в долгий ящик. И ножом они обычно не пользуются.
– Ну, не знаю…
– Как я понял, вы располагались рядом с Михаилом. Верно?
– Да. Теперь вот… расширился… – Салтыков с иронией показал на свои стеллажи с картинами. – Тут место хлебное. Кому горе, а кому маленькие радости. Дерьмовый мир…
– А последнюю неделю-другую вы ничего необычного не замечали в поведении Завидонова?
– Замечал… – Клим задумчиво потер лоб.
– Что именно? – поторопил его вопросом майор.
– Он стал неразговорчивым.
– Завидонов всегда был молчуном, – досадливо поморщился Артем, ожидавший от откровений художника совсем иного.
– Не скажите, – возразил Клим. – Может, где-то Миша и впрямь держал язык на привязи, но с нашими хлопцами он любил побалагурить. Уж я-то знаю.
– Спорить не буду, – согласился майор. – Значит, Михаил стал замкнутым. И это все?
– Нет, не все. Он начал портачить. И это меня очень удивило. У него был глаз алмаз.
Профили клиентов получались абсолютно точными. Да, он был ремесленником, без образования и большой практики, но самобытного таланта ему вполне хватало, чтобы при страстном желании заниматься рисунком и живописью под руководством опытного наставника через некоторое время заткнуть за пояс некоторых наших, с позволения сказать, коллег. – Салтыков бросил презрительный взгляд на художников, которые, сбившись в кучу, о чем-то судачили поодаль. – К сожалению, он никак не мог решиться на учебу и серьезную работу. Миша относился к художникам с пиететом и даже в мыслях боялся поставить себя вровень с нами. Глупо…
– И все равно эти "странности", как вы квалифицировали поведение Михаила в последние дни, ни о чем не говорят. Мало ли что у него было на уме.
– По-моему, Миша за кем-то следил, – немного поколебавшись, сказал Клим. – Но это только предположение! Шитое белыми нитками.
– Почему вы так решили? – Артема неожиданно охватило возбуждение.
– Уж очень он пристально разглядывал прохожих, будто выискивал кого-то. А иногда сворачивался в большой спешке и уезжал на своей коляске с такой скоростью, словно за ним гнались.
– Что еще?
– Записи в блокноте делал. Тайком, чтобы никто не видел.
– Записи? – Майор хищно прищурился. – Расскажите, как выглядит этот блокнот.
– Самый обычный, ширпотребовский. В коричневом переплете. Маленький. Уже изрядно потертый. На развороте напечатан календарь.
Артем вспомнил личные вещи Мишки, изъятые на время следствия. Коричневого блокнота среди них не было.
– Спасибо, Клим. – Майор испытующе посмотрел на хмурого художника. – А может сторгуемся?
– Вы о чем?
– Уж очень мне картина ваша понравилась, – признался Артем. – Чем-то она тронула меня за живое… Непонятно чем, но – факт.
– Уж извините – нет, – отрезал Салтыков.
– Жаль. – Майор был совершенно искренен в своих сожалениях. – Ладно, мне пора. Вот моя визитка, если еще что-то вспомните – пожалуйста, позвоните. До свидания!
– Угу…
Художник смотрел на майора исподлобья – неприязненно и отчужденно. Артем только вздохнул про себя. Майор хорошо понимал Салтыкова. Они принадлежали к разным мирам, которые если и соприкасались, то словно кометы – та, что потяжелее, разбивала другую, более хрупкую, вдребезги. Власть и творческая личность всегда несовместимы.
Закон единства и борьбы противоположностей, вспомнилось Артему из курса философии.
20 
