136 
Из приведенного здесь старинного сказа Ши Юй-кунь позаимствовал основную сюжетную канву (появление мышей-оборотней в столице, борьба небесного кота с мышами), а также образ мудрого правителя и судьи Бао. Но одного этого было мало, чтобы создать сложное авантюрно-героическое произведение. Известно, что в репертуаре Ши Юй-куня были старинные сказы о запутанных судебных делах: и история про таз, который был сработан из черной глины, замешанной на пепле безвинно убитых путников, и дело об убийстве торговца в деревне Цилицунь, и некоторые другие увлекательные повествования. Первая из этих историй легла в основу пятой главы романа Ши Юй-куня, вторая составила сюжет восьмой главы, и так далее.
Почти все истории были связаны с именем легендарного судьи Бао. Реальный прототип этого героя многочисленных сказаний — Бао Чжэн родился в 999 году и умер в 1062 году. Он действительно был правителем города Кайфына — столицы Северосунской династии. Уже в его официальном жизнеописании, помещенном в «Истории династии Сун», составленной в XIII веке, мы находим элементы идеализации Бао Чжэна. «Находясь во дворце, он всегда был решителен и тверд, родные государыни и евнухи при нем не смели чинить беззаконий. Все, кто слышал о нем, трепетали. Улыбку его люди сравнивали с чистой водой в реке Хуанхэ. Малые дети и женщины — все знали его имя и звали его Бао дайчжи, то есть придворный чиновник Бао. В столице тогда говорили: «Раз есть подобный Владыке ада старец Бао, ни за взятку, ни по знакомству па экзамене не пройдешь». Так писали о нем авторы династийной истории, жившие лет через двести после самого Бао. Стоит заметить, однако, что в официальной его биографии весьма мало говорится как раз о чисто «детективных» способностях Бао. Там приведен лишь один нехитрый случай: как Бао нашел человека, отрезавшего язык у коровы, принадлежащей соседу. Впоследствии, как это часто бывает в фольклоре, самые различные детективные истории стали связываться с именем судьи Бао. Очень может быть, что даже и единственное упомянутое в жизнеописании дело о корове приписано Бао уже авторами династийной истории: в «Зерцале судебных казусов», созданных, по крайней мере, лет на сто раньше «Истории династии Сун», аналогичный случай удачно расследует не Бао, а некий уездный начальник Цянь Хэ.
Популярности судьи Бао во многом способствовало и то, что он был обожествлен в качестве одного из судей загробного мира, («Днем Бао вершит дела людей, а ночью судит духов и чертей» — говорили о нем в народе), — и то, что само время императора Жэнь-цзуна, при котором он жил, считалось временем образцового правления: Жэнь-цзун пробыл на троне с 1022 по 1063 год — сорок один год, дольше любого из сунских государей, — в этом его потомки усматривали особый знак неба.
Повествование Ши Юй-куня начинается с истории о рождении будущего государя Жэнь-цзуна. Вспомните слова из сказки о царе Салтане: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь; // Не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Пушкин переложил стихами старинный восточный сюжет об изгнанном царевиче и его матери. С истории, во многом аналогичной, начинает свое повествование и китайский рассказчик. Только у Пушкина все события поданы в чисто сказочном духе, а у Ши Юй-куня, мыслившего весьма рационалистически, все подано весьма по-бытовому, даже с некоторыми натуралистическими подробностями. Вместо «неведомой зверюшки» в «Трех храбрых…» настоящая ободранная, окровавленная кошка, которую подсовывают роженице, унося тайком младенца — государева сына. И выставить его мать из дворца уже не так легко, как в старинной сказке. Для этого понадобилась целая серия эпизодов опять-таки с подменой персонажей, чтобы помочь наложнице государя, родившей «отвратительную дьявольскую тварь», спастись от гнева соперницы. Это полусказочное, полудетективное начало романа имеет определенную историческую основу. В «Жизнеописании государевой наложницы Ли» из официальной «Истории династии Сун» рассказывается о том, что некая Ли из города Ханчжоу была взята во дворец и поначалу прислуживала государыне Лю. Впоследствии император почтил ее высочайшим вниманием, и она забеременела. Государь посредством гадания установил, что родится наследник. Но, как только младенец действительно появился, государыня Лю забрала его себе и заявила, что это ее сын. Те немногие из придворных, кто знал правду, не осмеливались сказать об этом мальчику, даже когда он вырос и сам стал императором. Только после смерти Лю один из князей поведал ему, кто его настоящая мать, и выразил опасение, не была ли она умерщвлена по наущению Лю. Горе молодого государя было безмерно. Он поехал на могилу матери, приказал открыть гроб, чтобы посмотреть на ее останки. Труп наложницы Ли был по приказу предусмотрительных сановников забальзамирован ртутью, и Ли лежала в гробу как живая. Государь поглядел на нее, вздохнул и сказал; «Люди говорят правду!» Такова официальная версия рождения императора Жэнь-цзуна. В записках некоего Ван Чжи, жившего в середине XII века, то есть примерно на сто лет раньше составителей официальной истории и на сто лет позже описываемых событий, факты излагаются несколько иначе: когда умерла государыня Лю, государь залился слезами, будучи уверен, что это его мать. И тут одна из наложниц его отца стала утешать Жэнь-цзуна, открыв ему правду. Он тотчас же велел запрячь колесницу быками и ехать на могилу родной матери. В огромном колодце на четырех железных тросах висел тяжелый гроб. Когда его открыли, то увидели, что Ли лежит нетленная, словно живая, и никаких следов насилия на ее теле нет. Некоторые подробности в этом варианте наводят исследователей на мысль, что Ван Чжи излагал уже ходившие в народе легенды и что в XII–XIII веках подобные истории были весьма популярны. В XIII–XIV веках эта тема привлекает к себе внимание драматургов, и появляется пьеса под названием «Красавица Ли находит шарик в императорском саду, сановник Чэнь Линь несет короб к мосту Цзиньшуйцяо». В пьесе данный сюжет представлен уже в весьма разработанном виде.
136 
