72 
– В самих – да, но предгорья почти сплошь в борах. К тому же я много путешествовал, а ночевать в лесу спокойнее всего. Порождения Темного дальше опушки не забредают, из зверей же стоит опасаться только дикого кабана. Но его, главное, самому не злить, и к костру он не подойдет.
– А змеи?
– Мы же в сапогах. К тому же я за эту весну только одну видел, и то ужа. То ли передохли зимой, то ли попрятались куда.
– Надеюсь, мы их не найдем, – проворчал Джай, развязывая мешочек со стрелками. Конечно, самые простые, грубой ковки – откуда в селище другим взяться? Но хоть что-то, а то надоело мыслестрел для красоты таскать. – И тебе это нравится?
– Что?
– Ну, такая жизнь. Шляться от селища к городу, от города к селищу, авось где бусина перепадет. – Обережнику, ни разу в жизни не отходившему от Ориты и на три выстрела, это трудно было даже представить. Тягой к странствиям он никогда не страдал, риска и приключений хватало на работе, а девки и едальни, по большому счету, везде одинаковы.
– Другой нету, – опрометчиво пожал плечами горец, тут же скривившись от боли в шее.
– А была?
– Тебе действительно хочется это знать? – ЭрТар, задумчиво прищурившись, поглядел на белобрысого.
Тот хмыкнул, не отрываясь от зарядки оружия, и честно ответил:
– Да какая разница, о чем ты трепаться будешь? Можешь байку рассказать, у тебя ж их прорва. Только не о Твари, меня от нее уже тошнит.
Горец кивнул, принимая ответ.
– Байку так байку. – ЭрТар скрестил ноги, уперся руками в колени и нараспев затянул: – Высоко-высоко в горах…
Джай поперхнулся смешком.
–…жил-был старый горец, и было у него два сына. Старший был умный, нашел сэбэ в соседний шиул богатый жэна, старый и страшный, как ты.
– Как я?!
– Ты мужик, тебе можно, а ты представь тетку с такой небритой опухшей рожей! – на миг выйдя из образа, пояснил ЭрТар. – А сердце младшего похитила прекрасная девушка с равнины. И старый горец сказал по этому поводу много-много слов, и закатные горы до сих пор краснеют при воспоминании о них… И младший сын тоже сказал много-много слов, но горы уже успели заткнуть уши и потому стоят до сих пор. А потом он собрал вещи, сколько мог унести, и ушел к своей любимой на равнину. Они построили дом, родили сына, и старый горец даже втайне гордился ими, потому что никакие деньги не заменят людям счастья. Умирая, он завещал поровну разделить свое имущество между сыновьями. Но смерть завистлива не меньше людей, и через несколько дней младший сын ушел вслед за ним, не успев забрать свою долю. Они с женой не бедствовали, но почти ничего не скопили, и для вдовы настали черные времена. Похоронив мужа, она взяла сына и отправилась в горы за наследством тестя, чтобы продержаться хотя бы несколько лет, пока мальчик не подрастет...
– А ему было семь лет? – догадливо уточнил Джай.
– Чуть меньше. Семь исполнилось уже в горах, когда выпал снег. А тогда он только стаял, и надо было оплачивать посевные ирны. Но старший брат не дал золовке денег. Он заявил, что равнинная шлюха не может наследовать за горцем, даже если сподобилась прижить от него ребенка – а то и не от него. – Голос рассказчика изменился, и обережник понял, что он дословно повторяет врезавшуюся в память фразу. – Впрочем, он предложил ей поработать у него служанкой, потому что старая и страшная жена с годами стала еще более старой и страшной, и он втайне завидовал покойному брату… Гордая женщина отказалась и ушла из дома жадного развратника, плюнув на порог[32].
Горец поднял палку и затолкал выкатившийся из костра уголек обратно.
– Она пережила мужа только на четыре месяца. Поле не засеяли, и вскоре оно за долги отошло храму. Ребенка приютили дальние родственники из другого шиула. Они были хорошими людьми и ничем не выделяли его среди своих детей, научив всему, что знали. А спустя десять лет он заплел взрослую косу и отправился в гости к дяде.
– Представляю, как тот обрадовался, – проворчал Джай. В оритском судебнике эта статья называлась «убийство из мести», причем нынешние мысли обережника проходили по пункту о пособничестве.
– Хэй-най, он был в диком восторге! – заверил его ЭрТар. – Особенно когда обнаружил, что мы одни в его спальне, а дверь он сам запер на засов. Он даже не попытался вытащить кинжал – сразу упал на колени и начал униженно скулить, каяться, уверять, что злые языки оговорили его золовку и он искренне скорбел, что брат умер бездетным… что он готов немедленно отдать мне все причитающееся и даже половину своей доли…
72 
