Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
80 
Я бодрился, продолжая механически думать и заправляться спиртным. Не скажу, что мои мысли были совершенно безоблачны. Скорее наоборот. Все выходило на то, что свободным мне ходить осталось недолго. И как избежать больших неприятностей, связанных с длительной отсидкой, я не знал. Разве что пойти и повеситься.
Тем временем наш кутеж плавно набирал обороты. Большой Бюст уже давно строила мне глазки, чем вызывала прямо-таки пароксизмы негодования у Толстушки. Эта сексуально озабоченная пышка глядела на меня таким голодным взглядом, что я начал всерьез опасаться за тонкую нить своей жизни, которую она явно намеревалась перекусить своими крепкими молодыми зубами. И пусть в ближайшем обозримом будущем судьба не сулила мне медовых пряников, однако я вовсе не хотел, чтобы финал моих невероятных, если не сказать безумных, похождений выглядел так пошло и примитивно. Хотя, по здравому размышлению, все мои нынешние несчастья и начались с постели.
Лишь Чернавка не испытывала каких-либо комплексов. Она в основном молчала и загадочно улыбалась. И я знал, почему: юная гречанка была совершенно уверена в том, что мой выбор давно предопределен. Я был такого же мнения…
Мы свалили с ней по-английски – тихо, незаметно и не сообщая о своем коварном и безнравственном намерении всей честной компании. Я находился в таком состоянии, что мне было все равно – когда, где и с кем заниматься любовью.
Осваивая скрипучую, много повидавшую на своем длинном веку кровать, которая находилась в какой-то общаге, я старался о Юлии не думать. Это было не так сложно, как мне мыслилось. Оказывается, человек – большая грязная скотина, не имеющая за душой ничего святого.
Засыпая после наших с Чернавкой скачек, я ругал себя последними словами. Нет, не за то, что я в какой-то мере изменил своей так внезапно и неестественно вспыхнувшей любви к Юлии. А по причине гораздо более прозаической и чисто житейской – моего запала хватило всего на два "рейса" в райские кущи. Да, события последних суток изрядно подточили мои мужские силы… Если так пойдет и дальше, то мне уже не нужно будет жениться. С этой далеко не тривиальной мыслью я и погрузился в крепкий – мертвецки крепкий – сон. С дебильной улыбкой полного идиота на губах.
Глава 17. В ПОИСКАХ ПРИСТАНИЩА
Из общежития, куда меня ночью привела Чернавка, я ушел где-то около семи утра. Ушел как вор – тихо и незаметно. Даже не попрощавшись со своей нечаянной подружкой – она еще спала, открыв моему бесстыжему взору свои обнаженные прелести. На душе было муторно, нехорошо – будто своей связью с гречанкой я совершил какой-то очень не этичный поступок. Такое случилось со мной впервые в жизни, и я, топая по ранней мостовой, грустно размышлял о вывертах человеческой психики.
Кто мне такая Юлия? Никто. Даже больше, чем никто, потому что она замужем, притом за хорошо упакованным господином, и ей такая голь перекатная, как я, до лампочки. Даже со скидкой на наши странные отношения, где-то напоминающие безумную любовь, о которой давно все забыли. Не те нынче времена. Поменять шикарную квартиру, импортную тачку и солидный счет за бугром на эфемерный рай в шалаше могут только сумасшедшие. А Юлия, как на мой взгляд, к таким не относилась. Ее мужа я видел мельком, притом с тыла, но даже такого краткого созерцательного момента мне хватило, чтобы определить его возраст – где-то за сорок и ближе к пятидесяти годам. Тогда как Юлии было не более двадцати пяти.
И тем не менее я откровенно мучился угрызениями совести – словно интеллигентный гуляка-муж, поутру возвращающийся к законной супруге после очередного залета. Это было явно ненормально, и я понимал, что мои терзания всего-навсего плод больного воображения, но ничего с собой поделать не мог. Только теперь до меня наконец дошло с каких соображений я так шустро нырнул в постель к гречанке. Мне хотелось как можно быстрее вытравить из памяти образ Юлии, забыть о ее существовании, чтобы продолжать жить по-прежнему.
Но теперь проклятое подсознание суетливо преподносило разыгравшемуся воображению одну картинку за другой. В памяти снова ожили кадры нашей первой встречи, когда я, в маске из ее колготок, рвал когти с места сексуального преступления против нравственности. Мне почему-то вспомнились ее глаза в ту минуту, и я даже споткнулся от неожиданного озарения, снизошедшего на меня как шлепок птичьего помета с поднебесья. Только сейчас до меня дошло, что она совершенно не испугалась! Да любая баба на ее месте заорала бы как оглашенная. Или просто-напросто остолбенела бы от страха, бледная словно поганка. А в спокойном взгляде розовощекой Юлии сквозил холодок, смешанный с острым любопытством. Она смотрела на меня как врачэкспериментатор на подопытного кролика, приготовленного к кастрации.
80 
