13 
Когда я вернулся с Севера от родителей, Лиза уже родила здорового крепкого мальчика, которого назвали Ванька. С тех пор я видел лишь озабоченно-счастливые фиалковые глаза Лизы, замотанную Фаину Антоновну — ее мать, а чаще всего нагруженного пакетами самого Андрея Павловича. У него все-таки выпадала минутка, чтобы выкурить со мной сигарету; именно от художника я узнал, что Рафаэль арестован в Ростове и окончательно влип, что Фаина Антоновна души во внуке не чает, а Лиза оказалась образцовой молодой мамой… Пару недель назад я посетил Плетневых — их двадцать восьмая пахла сырыми пеленками, в окно косо било утреннее солнце, а семейство квохтало над смугло-розовым энергичным и щекастым Иваном Рафаэлевичем Плетневым. Я принес ему игрушку и упаковку памперсов, на что Лиза, смеясь, заметила, что эти — для девочек, чем меня сильно озадачила. Пить вино мы с Плетневым спустились ко мне, а через час Фаина телефонным звонком прервала нашу оживленную дискуссию о постмодернизме…
Я помог Лизе спустить по ступеням коляску, где сопел ее ненаглядный, и она, важно кивнув, с некоторым усилием вывезла ее на асфальтированную дорожку, ведущую в сторону проспекта. Лиза мне всегда нравилась, а рождение ребенка начисто убило в ней с трудом скрываемое беспокойство, свойственное девушкам ее возраста. Теперь она была крепко привязана к миру, в котором еще год назад пыталась высмотреть что-то запредельное. Моя же дурочка Зоя…
Я решительно взялся за протоколы и к сумеркам переписал практически все. В перерыве, перекусив бутербродами и кофе и покурив с Ани Дезье, исторической писательницей с шестнадцатого, я помог лысому Диме из четырнадцатой квартиры сменить покрышку на его «шевроле». Пока мы там кряхтели, художник забрал Лизу и внука, а вместо них выполз Чуйко со своей овчаркой, пьяный в дым; потянулся народ с работы, и, наконец, вернулся Поль. По обыкновению, сейчас он поставит машину, заглянет к себе на первый, вымоет руки, влезет под душ, сделает пару звонков и, прежде чем залечь перед видушкой, выйдет на часок ко мне на вахту — потолковать о делах и скорее всего пропустить глоток-другой.
Мы сидели с Полем перед подъездом, под прожектором, освещавшим стоянку, на скамейке, которую мой сменщик Полицай Кузьмич собственноручно сколотил прошлой осенью под зарешеченным окном вестибюля, за которым находился наш пост.
Сын нигерийской саванны, он же предприниматель-мясоторговец и бывший студент-биолог, в тулупе до пят и шапке-ушанке, надвинутой на глаза, цедил из пластикового стакана водку «Попов», смешанную с ананасовым соком. Я пить отказался, съел два ледяных банана, полплитки шоколада и кусок сыра, а теперь, вполуха слушая Поля, курил и накачивался кофе перед бессонной ночью, краем глаза следя за входом. Поль в который уже раз за эти три месяца допрашивал меня — не пора ли ему жениться? Дело в том, что в новогоднюю ночь он познакомился с девушкой Ионной, она ему нравится, но есть проблема. Девушку шокирует профессия Поля, однако и от подарков она не отказывается.
— Она оставалась у тебя ночевать? — спросил я. Поль подумал и кивнул, расплываясь в дурацкой улыбке.
— И как?
— Тримендес! — Поль со свистом втянул воздух.
— При чем же тут то, что ты торгуешь мясом?
— Ему кажется, что это портит мой имидж.
— Кому это — «ему»?
— У девушки есть отец. Фазер.
— А кто этот фазер?
— Бизнес, — коротко ответил Поль. — И у него трудности с налоговой.
— А у тебя?
— У меня все о'кей.
— Так женись. У отца одной заботой будет меньше.
— Он боится…
— Кто — «он»?
— Нонночка.
— Чего это?
— Что у меня будут трудности.
— Тогда не женись.
— Ай лав хе.
— А она?.
— Йеа! — Поль тряхнул остриженной под ноль головой.
— Ну так женись…
Наш диалог, чем-то напоминавший переговорный процесс по вопросу о вступлении в НАТО, прервал все тот же шотландский терьер по имени Стивен. Он уселся прямо передо мной и, не мигая, стал гипнотизировать мою левую руку, в которой был зажат ломтик голландского сыра. Я застыл, скосив глаза, и на другом конце длинного поводка обнаружил дочь Сабины Георгиевны в накинутой на плечи кроличьей серой шубейке, но в комнатных тапочках. Женщина на нас не смотрела.
Подняв расстроенное лицо к мутному небу, она беззвучно шевелила губами.
Я украдкой протянул псу сыр. Он мгновенно его проглотил, облизнулся и снова выразительно уставился мне в глаза.
13 
