21 
— Вот именно, — сказал Бестужев. — И поэтому в первую очередь мне нужны советы по самым что ни на есть прозаическим вопросам, далеким от банковских и промышленных дел, — он небрежно потеребил лацкан пиджака, по-прежнему выглядевшего так, словно его старательно жевала буренка. — Мне следует как можно быстрей вернуть себе респектабельный вид, чтобы люди не косились на меня на улице и не относились с подозрением. Кроме того, я час назад вышел из больницы, и мне нужно где-то остановиться — в отеле, разумеется, опять-таки респектабельном…
— Понятно, — ничуть не удивившись, кивнул Скаддер. — Итак…
Через четверть часа Бестужев спускался по лестнице в сопровождении Хайна (почтительно ступавшего на шаг сзади) уже в гораздо более лучшем расположении духа. Теперь при нем было верное и безотказное оружие. В отличие от пистолета, тяжесть чековой книжки совершенно не ощущалась в кармане, но в данный момент она и была оружием понадежнее любого браунинга — сулила нешуточные возможности, облегчала жизнь даже там, где не знаешь ни словечка на местном языке…
Приободрился, и весьма, суета уже не казалась пугающей, а исполинские здания не подавляли так: ну, размах, ну, многолюдство, не виденная прежде помпезность буквально во всем, куда ни глянь… И что? Они тут не умнее, не хитрее и не даровитее, в точности такие же люди…
Когда подъехали к высоченному отелю «Вальдорф-Астория», заслонявшему солнце, как скала, Бестужев вошел в обширнейший роскошный вестибюль уже не робким неуверенным просителем, как давеча в банке. Тем более что и здесь, как в дорогих отелях по всему миру принято, и суета была крайне чопорной, ничуть не похожей на уличную, и публика классом повыше.
Ему навстречу, почти не промедлив, двинулся откуда-то из угла высоченный тип в элегантном костюме, но с незатейливой физиономией вышибалы — что ж, этого следовало ожидать. Однако Бестужев уже не робел, он стоял и смотрел на приближавшегося цербера с тем спокойным, холодным высокомерием, которому научился у пассажиров первого класса злосчастного корабля. Тип уставился на него не требовавшим расшифровки взглядом, переводившимся на русский легко и просто: «Куды прешь, деревенщина лапотная?!» Бестужев ответил спокойным, даже скучающим взглядом. Из-за спины вынырнул Хайн, протарахтел что-то вышибале с пулеметной скоростью, в потоке слов вновь мелькнуло «Титаник» — и враз сникнувший вышибала, послушав еще немного, вполне вежливо указал в тот конец стойки, где Бестужев, приблизившись, обнаружил изящную табличку «Здесь говорят по-французски» — понятно, на соответствующем наречии.
Служащий поначалу выпялился на него неприязненно, но тут уж не понадобилось магического упоминания о самом известном сейчас в мире на сегодняшнюю минуту корабле: Бестужев протянул ему визитную карточку мистера Скаддера (на обороте которой банкир написал несколько строк бисерным разборчивым почерком) и сказал с небрежным аристократическим высокомерием:
— Мне посоветовали именно к вам обратиться, заверили, что здесь достаточно приличное место… Я не ошибся?
Буквально через две минуты другой служащий, гораздо моложе и суетливее (а следовательно, ниже по рангу), опять-таки сносно изъяснявшийся по-французски, с надлежащим почтением проводил Бестужева к высоченной глухой двери, над которой огромная ажурная стрелка стояла у первой из множества цифр, расположившихся полукружием. Дверь распахнулась, за ней обнаружилась целая маленькая комнатка с панелями из красного дерева и мягким диванчиком, им поклонилось крайне диковинное для Бестужева создание: совершенно чернокожий человек с большими вывороченными губами и лиловатыми белками глаз, в белой с красным позументом униформе и шапочке баночкой. Негров Бестужев видел в жизни всего лишь дважды, в Париже, и то на значительном расстоянии — так что зрелище для него было предельно экзотическое, любопытнее даже, чем здешнее многолюдство и высоченные здания.
Комнатка, оказавшаяся кабиной лифта, поплыла вверх. Вскоре, служащий, содрогаясь от наигранного восторга, показывал Бестужеву номер — обширный, роскошный, но после всех нью-йоркских сегодняшних впечатлений уже ни капельки не поражавший. В конце концов, на «Титанике» были помещения и роскошнее…
— Да, я понял, — сказал Бестужев лениво в ответ на очередное пояснение. — Как ни странно, этот предмет и у нас в Европе именуется постелью, а этот — письменным столом…
21 
