с удовольствием перечитала 
22 
Старик снова поднял ружье.
— Уходи, парень, я тебя не приглашал, — проговорил он. — Переживай свое горе один, мне оно ни к чему.
Игорь сделал шаг назад, исподлобья глядя на старика Уж чего никак не могло быть, так это того, что тот свихнулся. Ни у кого Игорь не видел таких холодно-проницательных глаз. Старику действительно не до него, Игоря. Разговор он ведет лишь с тем, что внутри него самого.
Ах ты, сучья душа! Игорь почувствовал, что злоба расправляет в нем свои шипы и жала.
Он осмотрелся как мог неприметно. Берега ручья здесь были голы, лишь редкая клочковатая трава росла меж камней, песка и галечника. Справа вниз по течению огромный непроницаемый черемуховый куст. Слева три—четыре ольховых уродца в сетке слабой светло-зеленой листвы, за ними сруб мельницы. До нее метров пять—шесть.
Старик все так же держал его на прицеле. Должно быть, сила в руках у него осталась немалая. Игорь оглянулся. Солнце скрывала круглая белая тучка, и оно уже готово было ударить из-за ее края. Справа вдали по верхушкам сосен, отгоняя тень, приближалось яркое световое поле.
— Послушай, дед, — сказал Игорь, нащупывая правой ногой твердую площадочку меж песка и галечника. — Правда, что у нас есть люди, которые… — он сглотнул, — совершают жертвоприношения?
Лицо старика, и без того малоподвижное, вдруг совсем закаменело. Он молча смотрел на Игоря, как бы что-то пережидая. Кончик дула — было заметно — теперь чуть подрагивал. Минуту—две звенела тишина, только мельница глухо и шепеляво бормотала за кустами.
— Уходи, — сказал старик. — Тем же манером, через забор.
Солнце уже выкатывалось, вот брызнула искрами ближняя излучина, озарился ельник, вспыхнул черемуховый куст. И в тот момент, когда лучи ударили старику в глаза, Игорь, мощно оттолкнувшись, прыгнул к ольхе, что у сруба. Выстрел разорвался прямо за его спиной — так ему показалось. Еще секунда, другая, и он упал па траву за срубом, ударившись локтем о камень.
Мельница ворочалась, скрипела, плескала, из-за ее шума ничего не было слышно. Сруб стоял не над ручьем, а чуть в стороне, вода отводилась к нему по деревянному лотку. Мох, использованный в пазах вместо пакли, почернел и проредился кое-где почти до дыр, бревна были в мощных застарелых трещинах, нижний венец в одном месте лопнул, обнажив в разломе желтовато-серую древесную труху. Что она там перемалывала, эта мельница, не самое ли себя?
Руку саднило. Игорь сдернул ветровку, закатал рукав рубашки. На локте набухла кровь, стекала к кисти. Он сорвал лист подорожника, прижал к пораненному месту. Чертов камень, вот же подставился. Он перемахнул через лоток и, легши на землю, осторожно выглянул из-за угла. Старика нигде не было. Единственное окно помельни весело таяло в лучах солнца.
Рука горела. Он, уже не обращая на нее внимания, спустил рукав.
Сколько он себя помнил, никогда не ввязывался ни в ссоры, ни в драки, ни разу никого не ударил. Бить, а тем более убивать — это было неинтеллигентно. «Ваш гуманизм», — только что сказал старик. Исконно добр человек или исконно зол — задавать такие вопросы не имеет никакого смысла. Но бить и убивать — неинтеллигентно. В сущности, вот она, скорлупка. И чуть надави на нее, треснет, раскрошится. Железные существа, стоящие на скорлупках культуры — вот что мы такое. Или нет?
Сбив дыхание — нелегко дались эти десять метров, — он надел ветровку на палку и, держа ее перед собой, придвинулся к углу сруба. «Б-ба-бах», — эхо выстрела трескуче отлетело от стены леса. Ветровка, дернувшись, упала на землю. Старик стоял на мостике через ручей, доставая из кармана своей угрюмой куртки новый патрон. Ружье было двуствольное, но он заряжал его после каждого выстрела. «Вот собака, — подумал Игорь. — Пристрелит ни за что. Ну, погоди, дерьмо, ну, дерьмо».
Он прижался к стене. Бревна были теплые и шершавые, темно-коричневая древняя капля смолы виднелась на одном. Сруб слегка подрагивал, что-то живое, пульсирующее толкалось внутри него. Внезапная, должно быть, последняя, дождевая капля сорвалась с крыши, больно клюнув Игоря. Он поднял голову. Над углом сруба одна доска слегка была сдвинута, очевидно, гвоздь ее уже не держал, полусгнившую. Игорь взялся руками за концы бревен, поставил, пробуя, ногу.
Минуту спустя он был уже под стрехой и, отодвинув доску, пролез вовнутрь. По всему чердаку лежала серая мучная пыль, птичьи крестики темно, лукаво испещрили ее. Лаз, ведущий вниз, был сбоку, в углу. Согнувшись и подходя к нему, Игорь внезапно увидел горку каких-то шаров с дырами. Он дотронулся до одного и отдернул руку: пальцы нащупали твердый острый костяной край. Это были выбеленные солнцем и ветром человеческие черепа. Игорь нырнул в лаз, поспешно отыскивая ногой ступеньки лестницы.
22 
