очень нудно 
30 
– Ах, во-от оно что, – процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. – Тебе п о л н о й ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка – и сережку из ушка...
Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:
– Знакомо?
Серьгу Мазур узнал моментально – массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как... Кое-что проясняется...
Он остался спокоен – видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.
– К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, – сказал Стробач. – Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел... Но вот смыться уже не вышло.
– А как вы узнали, кстати, где я? – небрежно спросил Мазур. – Или тоже секрет?
– Да какой там секрет, Степаныч, – усмехнулся Стробач. – Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся – тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули – его подполковничек своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело... В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку... Но опоздали мы с ним, опоздали, – повторил он с нешуточным сожалением. – Успел ты, гад, напакостить... Ну что же, платить придется.
– Ну что, уважаемый, – глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, – понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы... к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.
Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься... Но старается держаться молодцом, обормот...
Капитан – определенно собрав всю силу воли в кулак – ответил сухо:
– Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал... и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас... – он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: – А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей...
– Это вы верно подметили, – сказал Мазур рассеянно. – Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю... И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, – он кивнул на Стробача, – ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания с о с к о ч и т ь... Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду...
И кивнул в сторону телевизора – там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, – ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, – подумал Мазур почти весело. – Ох, придется. Не сдаваться же?»
Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу – одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение – а оно наверняка сложилось, – то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной... Так, что у нас в активе? Стробач – неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей... и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих – безусловный атаман... но сути-то это не меняет. По п р е ж н е й своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке...
30 
