40 
– Орденом вы не особенно довольны, а? Несмотря на то, что он – высший? Ну, признайтесь.
Тщательно подыскивая в уме наиболее дипломатические обороты, Мазур ответил:
– Не могу не признать, господин президент, что в некоторых отношениях так и обстоит, поскольку у меня...
– Да бросьте вы эти дурацкие церемонии! – жизнерадостно рявкнул президент, хлопнув его по колену. – Неужели вы еще не поняли, что со мной можно з а п р о с т о? Ну, относительно запросто, я как-никак лидер и все такое прочее... Однако можете держаться не так скованно. Бьюсь об заклад, вы думаете что-то вроде: а на черта мне эта бляха, толку-то от нее... Правда? Так вот, я вам сейчас подниму настроение...
Он встал, прошел к столу и достал что-то из ящика, приговаривая:
– Сейчас вы у меня повеселеете, голубчик мой, сто против одного ставлю...
Раскрыл книжечку, аккуратно вырвал из нее листок и протянул Мазуру. Тот взял чек, но от некоторой растерянности не мог сразу определить сумму.
– Двести тысяч долларов! – ликующе возвестил президент, вновь плюхнувшись в кресло. – Чек на солидный европейский банк, через который мы ведем дела, чек, могу заверить, полностью обеспечен... Ну, поднялось настроение? А вы думали, я отделаюсь красивой бляхой за все то, что вы для меня сделали? Ага, расцвели моментально...
– Не знаю, как вас и благодарить, господин президент, – сказал Мазур в некоторой растерянности, – право же, нет слов. Вы и не представляете, сколько раз мне прикалывали всевозможные знаки отличия, но ни у кого из этих господ и мысли не возникало дать деньгами...
– Потому что были дураками, – веско сказал президент. – А я вот прекрасно понимаю, что взрослый, солидный человек одним почетом сыт не будет. Нужно же учитывать и грубую прозу жизни... Сумма вас устраивает?
– Абсолютно, – сказал Мазур. – Еще раз позвольте вас поблагодарить...
– Не стоит. Вы прекрасно поработали... и, чует мое сердце, окажете еще немало услуг республике. Человеку легче и приятнее работать, когда он видит, что кладет силы не за абстрактные регалии, абстрактный почет, а получит вполне материальное вознаграждение... Давайте выпьем. Ваше здоровье! Нет-нет, не коситесь украдкой на дверь, я вовсе не стараюсь от вас отделаться. Дела подождут. Неотложных пока что не наблюдается. И мне хотелось бы с вами посоветоваться, поговорить откровенно. Именно так, не удивляйтесь. Вы – человек посторонний, собственно, ничем особенным мне не обязанный, а значит, можете быть объективным и откровенным. Приближенные, увы, даже умные, чересчур от меня зависят, с ними нельзя говорить откровенно... А от вас я жду в первую очередь откровенности.
– Постараюсь... – произнес Мазур осторожно.
– Вы здесь бывали в незабвенные времена фельдмаршала Олонго. Вы его хорошо знали?
– Не могу похвастаться близким знакомством. Я в те времена носил не особенно высокие чины...
– Но все равно, знали обстановку и людей?
– Да, конечно.
Президент вкрадчиво поинтересовался:
– Как по-вашему, в чем были слабые стороны Олонго? Он был, в общем, неглуп и решителен, и все же... Что, по-вашему, его, в конце концов, и сгубило?
Старательно подумав, взвешивая слова, Мазур сказал:
– По-моему, он с определенного момента в некоторые вещи поверил в с е р ь е з. Всерьез стал думать, что он – непогрешим и велик, что без него страна придет в совершеннейший упадок и абсолютно все рухнет, что без него и солнце не взойдет...
– Блестяще! – воскликнул президент. – Вот именно, адмирал! Вы очень точно это охарактеризовали. В полном соответствии с моими собственными рассуждениями. Олонго перестал критически относиться и к окружающей реальности, и к себе самому. И проиграл все, вплоть до собственной жизни... Даже сбежать вовремя не успел, бегство категорически не сочеталось с образом великого, непогрешимого вождя... Ну, я тогда был в Европе, а вот вы лучше меня знаете...
– Еще бы, – горько усмехнулся Мазур, – я тогда еле ноги унес из города, слишком внезапно все обрушилось...
– Для в а с. Но не для Олонго. Уж он-то обязан был предвидеть... – президент наклонился к нему, понизил голос: – Вы знаете, адмирал, в отличие от Олонго я трезво оцениваю свои силы. То, о чем мы будем говорить, конечно же – секрет. Признаюсь вам по совести, я не вижу для себя п е р с п е к т и в. Я, конечно, не был никогда ни идеалистом, ни романтиком... но, заняв свое нынешнее кресло, я, признаюсь, всерьез верил, что сумею переломить ситуацию. Оказалось, ничего нельзя сделать. Дело не во мне. Я, по-моему, не самый лучший, но и не самый худший лидер нации. Этакая средняя норма. И тем не менее... Как я ни старался, страна не смогла вырваться из этого порочного, заколдованного круга. Добрых тридцать лет продолжается одно и то же: в лесах сменяют друг друга разнообразные «фронты» и «движения», в столице заходится в истерике парламентская оппозиция, а честолюбивые генералы – и даже майоры, чтоб им пусто было! – всерьез задумываются о перевороте, считая, что они на моем месте смотрелись бы нисколечко не хуже... И, признаюсь под глубочайшим секретом, они в чем-то правы. Я, в конце концов, никакой не в е л и к и й. Они только одного не понимают, придурки: что очень быстро столкнутся с тем же клубком тягостных проблем. Что еще, быть может, тридцать лет по джунглям будут носиться партизаны с автоматами и взрывчаткой, на дорогах будут греметь взрывы, в парламенте – драть глотку оппозиция. А прибавьте к этому еще нешуточные проблемы в отношениях меж племенами, коррупцию, интересы самых разных финансовых и промышленных европейских групп, которые сталкиваются как раз на нашей грешной земле... Вы еще не поняли, куда я клоню?
40 
