очень нудно 
42 
Слуга больше не держал его. Растирая помятое горло, капитан цедил слова с пугающей неторопливостью. Эта ледяная ярость устрашала гораздо больше, чем недавний истерический хрип.
— Вы победили, юноша. Но погодите радоваться. Я вызываю вас на дуэль. Биться насмерть. Все равно жить мне теперь незачем.
— Какая еще дуэль? — Алеша косился на пылающую папку — вся ли сгорела, не уцелеют ли какие-то страницы? — Думаете, я позволю вам взять в руки оружие?
— Обойдусь без оружия. — Теофельс криво усмехнулся. — Мы с вами вот как. Держу пари, что вы любитель Конан Дойля… «Этюд в багровых тонах» читали? Про Божий Суд. Как двое американцев пилюли глотают?
Романов кивнул. Конечно, читал. Первый раз — еще приготовишкой.
— Вино вот. — Немец мотнул головой на полупустую бутылку. — А это, — он вынул из жилетного кармашка крохотную коробочку, — пилюли.
Там, разложенные каждая в свою ячейку, лежали одинаковые таблетки.
— Вторая слева, вторая слева… — пробормотал резидент. — Ага, вот эта.
Вынул одну пилюльку, положил на ящик рядом с бутылкой.
— Яд моментального действия. У каждого уважающего себя разведчика есть такая малютка-спасительница. От виселицы. Остальные — обыкновенный аспирин.
Он взял еще одну таблетку, положил обе в стаканчик, встряхнул и высыпал на салфетку.
— Теперь я и сам не знаю, где тут лекарство, а где яд. Принцип дуэли, надеюсь, понятен? Выбора у вас нет. Один из нас должен погибнуть. В противном случае я просто кинусь на вас, и тогда мы погибнем оба. Тимо, выстрелишь ему в живот, чтоб помучился.
Слуга, напряженно вслушивавшийся в медлительную речь своего господина, сделал протестующий жест:
— Es geht nicht! Zu gefahrlich![20] — Ничего, я везучий, — осклабился капитан. — Быть может, эта маленькая встряска вернет меня к жизни.
Если он думал, что затея с поединком на пилюлях испугает противника, то здорово ошибся.
Алеша встрепенулся. Кажется, прощаться с жизнью было еще рано. Появилась пускай слабая, но надежда.
— Какой мне смысл играть в эти детские игры? — с небрежным видом сказал он. — Даже если мне повезет, ваш слуга все равно меня застрелит.
Капитан поморщился, будто молодой человек сказал бестактность.
— Тимо, выйди. Raus, raus![21]
С большой неохотой, посекундно оборачиваясь, великан удалился за дверь.
— Если останетесь живы, успеете выскочить в окно. Любое из трех. — Теофельс широким жестом обвел комнату. — Заметьте, я доверяю вашей порядочности. Не боюсь, что пальнете в меня и сиганете через окошко прямо сейчас. Потому что вижу: передо мной человек чести… Ну, хватит болтовни. Выбирайте, которая?
Поразительная штука психология! Именно теперь, когда шанс на спасение подскочил с нулевой величины до вполне приличного соотношения 1:1, Алеше вдруг сделалось очень страшно. Словно окоченев, он смотрел, как капитан твердой рукой наливает в два стаканчика вино и бросает в каждый по таблетке; как те, шипя, растворяются.
— Вино, кстати, отличное, — с жестокой улыбкой сообщил резидент. — И яд тоже первоклассный. Больно не будет. Сначала приступ икоты, потом секунд тридцать судороги — и остановка сердца. Выбирайте: правый или левый.
Очень боясь, что задрожат пальцы, Алеша взял левый. Потому что на букву «Л», а мама в детстве звала его «Лешенька».
— Пьем разом, по команде, до дна. И не ловчить. Слово чести?
— Слово.
Пистолет Алеша убрал в карман. Шпион слегка поклонился — оценил жест.
— Благодарю за доверие.
— Не за что.
В этот решающий, очень возможно что предсмертный миг Романов внезапно ощутил странное родство с этим полоумным немцем. Кажется, и тот испытывал нечто подобное.
— Знаете что? — Теофельс беззаботно улыбнулся. — А давайте на брудершафт. Такой момент, можно сказать, раз в жизни бывает. — Они перекрестили руки, глядя друг другу в глаза. — Вот это по-нашему, по-буршески. Друзья называют меня «Зепп». А я вас «Алешей», ладно? За Германию, Алеша!
Студент хрипло ответил:
— За Россию!
— Ну, как говорится, три-четыре.
Оба выпили вино залпом. Честно.
Несколько секунд (как пишут в романах, показавшихся Алешей вечностью) он прислушивался к своему телу.
Что за бешеный стук? Начинаются судороги? Или просто сердцебиение?
Вдруг раздался громкий неромантичный звук.
42 
