44 
Какого черта я сюда приперся? Кто я – судья, следователь, ангел мщения, что лезу не в свое дело? Ну дал мне Погодин адресок, так Ярцев его за пять минут из него выжал бы безо всякого мордобоя… Черт, рука болит, отбил об этих горилл… И что мне теперь с этим адреском делать? Самому туда ехать или Ярцева отправить?
К черту, пусть сам едет, ему за это деньги платят. Жаль, не догадался я этого Погодина хотя бы к стулу привязать: позвонит ведь, предупредит… Хотя, с другой стороны, что он им скажет? Простите, мол, ребята, заложил я вас ненароком. Никто меня не спрашивал, а я взял да и заложил. А кстати, с чего это он вдруг разговорился?
Сам ведь привязался, я его и не спрашивал ни о чем, и не собирался даже. Не очень-то он похож на доброхота, горящего желанием помочь следствию. Неужели этот гад меня купил?"
Юрий понял, что свернул не туда, только когда забрел в тамбур, из которого можно было пройти в спортзал, душевую и раздевалку. За дверью спортзала все еще раздавались шлепающие удары кожаных перчаток.
Как видно, тренировались здесь допоздна. "Интересно, а где же у них проходят бои?" – подумал Юрий. У него возникла мысль разыскать это место и посмотреть, как все происходит на самом деле, но вход туда явно стоил недешево, а денег у него оставалось в обрез – только на то, чтобы добраться до дома. Вспомнив о доме, он испытал краткий укол стыда: за весь вечер он ни разу не подумал об Ирине, которая, наверное, сейчас сходила с ума, пытаясь угадать, что с ним произошло. Это решило дело: отказавшись от поисков боевого ринга, Французов вышел из тамбура и решительно направился к запасному выходу. Разыскивать парадный подъезд клуба он тоже не стал: в конце концов запасной выход, так же как и главный, это прежде всего дверь, а вопросы престижа капитана не волновали, тем более что до запасного выхода было два шага, тогда как парадный надо было еще найти.
Минуя урну, в которую он ссыпал патроны от "вальтера", он заглянул в нее и обнаружил, что патроны все еще там. Внутрення дверь никем не охранялась, так же как и наружная. Видимо, оба охранника пострадали сильнее, чем того хотелось капитану, а их коллеги были нужнее в других местах: вечер начинался, и откуда-то доносились приглушенные расстоянием до полной неразборчивости завывания ресторанной примадонны и рассыпчатый грохот ударной установки. Взявшись за барашек замка наружной двери, Французов на секунду замер в раздумье: кто же запрет дверь, когда он выйдет?
Впрочем, это была ерунда: он мог запереть дверь точно так же, как отпер. После этого останется лишь, подцепив ногтями, притянуть фанерную заслонку, чтобы смотровое окошечко тоже казалось запертым. В конце концов, решил он, если кому-то так уж хочется проявить порядочность после всего, что он здесь наворотил, можно будет завернуть за угол и предупредить охрану у парадного входа, чтобы оторвали свои задницы от стульев и заперли запасной. Решив так, Юрий снова взялся за барашек замка. Краем уха он уловил какой-то шорох за дверью, но, занятый своими мыслями, не обратил на него внимания: это могла быть бродячая кошка или просто мусор, который шевельнуло долетевшим с Невы ветерком. В конце концов, если бы его подстерегали, то внутри здания, а вовсе не снаружи.
Капитана уже больше двух лет никто не пытался убить, и он думал, что окончательно утратил шестое чувство, порой заставлявшее его пригнуться за долю секунды до того, как через то место, где только что находилась его голова, пролетала смерть. Но, как оказалось, тот, давнишний капитан Французов времен Афганистана, Карабаха и Чеченской кампании даже не думал умирать или хотя бы уйти в отпуск. Когда дверь внезапно сама собой распахнулась во всю ширь и возникший на пороге долговязый субъект стремительным кошачьим движением выбросил вперед длинную руку, оканчивавшуюся маслянисто блестевшим в свете уличного фонаря голубоватым лезвием, Юрий, думавший до этого лишь о сытном ужине, горячем душе и ласковой жене, перехватил эту руку, вывернул ее и резко рубанул ребром ладони по локтевому суставу. Сустав хрустнул, рука выгнулась в обратную сторону, и ее владелец дико завопил от боли и неожиданности, упав на колени и обхватив покалеченную руку здоровой.
Он загораживал проход, а впереди, на тротуаре, маячили еще двое, и двое торопились от низкой уродливой машины повышенной проходимости, на каких так любят ездить боевые генералы американской армии в голливудских боевиках, и потому Французов, не церемонясь, отшвырнул выбывшего из игры Смыка могучим пинком прямо под ноги первой паре набегавших на него бандитов. Один из них, словно решив подыграть капитану, исправно споткнулся о своего товарища и с матерным воплем проехался ладонями, предплечьями и даже мордой по шершавому асфальту, в клочья раздирая кожу – и собственную, и ту, из которой была пошита его куртка. Второй неуклюже перепрыгнул через продолжающего немо завывать Смыка и замахнулся на Французова тяжелой монтировкой – широко, по-русски, словно собирался рассечь капитана как минимум до пояса. Получив двойной удар – в солнечное сплетение и в челюсть, он вслед за Смыком выбыл из игры. Французов между делом подумал, что если он хоть в чем-нибудь разбирается, то пользоваться нижней челюстью этому парню не придется месяца два, если не больше.
44 
