11 
Неужели у этих киношников нет нормальных консультантов, которые могут рассказать, как действует граната, как взрывается фугас, как стреляет автомат. Наверное, нет, а может быть, и есть, — остановил себя Комбат, — но кино есть кино. Тут все должно быть красиво и неважно — убедительно или нет. Самое главное, чтобы было зрелище. А ведь на самом деле бой, схватка, атака абсолютно незрелищны. Они страшны и ужасны.
Кровь стынет в жилах, когда вжикают, свистят над головой пули, а впереди рвутся снаряды, вываливая в небо тонны земли, камней, а потом эта земля, обгорелые камни падают тебе на голову. И если ты не успеваешь вовремя упасть, затаиться, прижаться к земле, ввинтиться в нее, как червь, как маленькая букашка, то клочья вырванные из твоего тела разлетятся на метров тридцать-сорок, и даже преданные друзья, верные и надежные, не смогут тебя сложить, не смогут собрать по частям.
Да, кино — это кино, а жизнь — это жизнь".
Наконец, гангстера застрелили. В него выпустили, по расчетам Комбата, чуть ли не тридцать разрывных пуль, а гангстер все еще полз, хрипел, кровь лилась у него изо рта так, словно бы он был не человек, а целлофановый мешок с кровью. Кровь хлестала изо всех дыр и пулевых отверстий, а гангстер продолжал ползти.
— Фу ты, какая чушь! — наконец сказал Рублев, нащупал пульт дистанционного управления и большим пальцем нажал красную кнопку.
Изображение на экране исчезло.
— Ой, кино, кино, — буркнул Комбат, — пойду-ка я, лучше выпью чайку, выкурю сигарету, да лягу спать. Хотя после подобных зрелищ заснуть, вообще-то, тяжеловато.
Он пошел на кухню, поставил чайник на плиту, и тут ему пришла в голову интересная мысль, что о своих действиях в экстремальных условиях он почти не вспоминает, а если вспоминает, то очень редко. А вот дурацкие фильмы он почему-то помнит хорошо.
Но о волшебной силе искусства он рассуждать не стал.
— Ладно, ну его к черту, это кино.
Хотя Рублев знал, что как только выпьет чашку крепкого чая, выкурит сигарету, то вернется в комнату, и рука сама, против воли потянется к пульту и нажмет кнопку «Play» и вновь на экране телевизора появится изображение, загремят, загрохочут выстрелы.
Засверкают лезвия ножей. Полетят в неприятеля гранаты. Люди станут убивать друг друга, и уже тяжело будет вспомнить из-за чего, собственно говоря, разгорелся сыр-бор, и почему узкоглазые пытаются уничтожить американцев — бойцов американского спецназа.
Что еще удивляло Комбата в фильмах, так это место действия — какие-то заброшенные заводы, какие-то огромные ангары — в жизни-то все происходит совсем по-другому. И стрелять зачастую приходится прямо на улице, а во время боевых действий никто в ангары не полезет, ведь там, как правило, ночью темно, полно всякого железа.
«Вообще, все эти фильмы — выдумки. Конечно, приятные, но выдумки. И несведущий народ, те, кому никогда не доводилось держать в руках автомат, пистолет, или гранату, смотрят на все это, затаив дыхание. Смотрят, переживают, вздыхают, задерживают дыхание и шепчут: „Доползи. Доползи. Надо добежать, ведь там свои, их надо спасти“».
Но досмотреть дурацкий фильм американского режиссера Комбату не дал настойчивый звонок в дверь.
— Что за чертовщина! Кто это так настойчиво ломится?
Рублев выключил плиту, так как чайник вскипел и неторопливо направился в прихожую к входной двери.
Он не стал спрашивать, кто за дверью и зачем пожаловал, не стал припадать к дверному глазку, а просто положил ладонь на дверную ручку, легко нажал ее вниз, а пальцами левой руки повернул ключ. Дверь открылась.
Прямо перед Рублевым стоял, тяжело дыша, Андрей Подберезский.
— Андрюха, ты что так дышишь? Собаки цепные за тобой что ли гонятся? Или что?
— Да нет, Борис Иванович, — переводя дыхание, произнес Подберезский и просто рукавом вытер вспотевший лоб.
— Тогда заходи, — Рублев на всякий случай выглянул, словно бы хотел убедиться, что по лестнице не бегут с рычанием и лаем огромные лохматые псы, оскалив желтые клыки. На лестнице было тихо, на площадке горела лампочка.
— Чего так поздно? — уже зайдя в комнату и предлагая гостю раздеться, спросил Рублев.
— Погоди, погоди, у тебя есть, Борис Иванович, сигареты?
— Конечно, есть, Андрюха. И чай есть, только-только закипел. Проходи на кухню, да не снимай ты свои башмаки, не разводи антимонию.
Подберезский, огромный, как двустворчатый шкаф, повертел головой на крепкой шее и прошел в кухню, а затем с трудом втиснул свои широченные плечи между холодильником и столом.
11 
