очень нудно 
113 
Когда прапорщик Ковров, выглядевший на больничной койке каким-то непривычно плоским, как спущенная оболочка аэростата, давал показания по поводу этого эпизода, он ничего не сказал о поведении напарника, ограничившись коротким: "Не помню". Всем было понятно, что это ложь, но выглядела она вполне правдоподобно, и ее с чистой совестью занесли в протокол. Собственно, в показаниях Коврова на эту тему не было необходимости: спешившие на подмогу патрульным сотрудники транспортной милиции наблюдали происшествие во всех подробностях, хотя и с приличного расстояния. Чтобы лишний раз не марать и без того не отличающийся стерильной чистотой милицейский мундир, делу не стали давать законный ход, ограничившись намеком – правда, таким прозрачным, что Арбузов понял его, несмотря на врожденную тупость. Он написал рапорт, который был подписан едва ли не раньше, чем старший сержант поставил точку. С этой минуты Арбузов перестал быть старшим сержантом и вообще сотрудником столичной милиции.
По слухам, он вернулся в родной райцентр, где некоторое время слонялся без дела, а затем, не найдя другого занятия, по знакомству вернулся в органы. Говорят, он даже сделал карьеру, дослужившись до старшины, но вскоре был уволен за регулярное появление на службе в состоянии совершенно свинского опьянения. Впрочем, верить слухам нельзя.
Придя в себя на больничной койке, Ковров вспомнил о мобильном телефоне, по которому разговаривал убитый им преступник, и даже сумел заставить медиков дозвониться до отделения милиции Рижского вокзала. Увы, это ничего не дало: примерно через час после происшествия на перроне, когда там уже навели порядок и даже смыли с асфальта кровь, обитавший на вокзале слабоумный бомж Васятка, заглянув в мусорную урну в поисках какой-нибудь поживы, обнаружил выброшенный кем-то мобильный телефон. Умом Васятка был сущее дитя; часа полтора он играл с телефоном, наслаждаясь мелодичным попискиванием нажимаемых клавиш и радостно крича "алло!" в молчащую трубку. Потом он попался на глаза одной солидной даме по имени Клавдия, которая торговала на вокзале беляшами и чебуреками самого сомнительного и даже подозрительного вида. Клавдия, хоть и кормила пассажиров собачатиной, была женщина добрая, а главное, разумная. Разум подсказал ей, что такая дорогая игрушка полоумному ни к чему, а доброта не позволила просто отобрать у Васятки телефон, ничего не дав взамен. Поэтому бомжу был презентован чебурек, а торговка получила за это новенький мобильник, который два дня спустя подарила на день рождения своему двенадцатилетнему племяннику. Буквально на следующий день телефон у него отобрали какие-то взрослые хулиганы – так он, во всяком случае, утверждал. У родителей потерпевшего было подозрение, что сопляка никто не грабил, а телефон свой он продал и деньги спустил в зале игровых автоматов. Чем кончилось разбирательство в семейном кругу, неизвестно. Главное, что след мобильного телефона, по которому блондин незадолго до смерти разговаривал с Гроссмейстером, затерялся окончательно и бесповоротно.
* * *
"Валдис" проявил себя как довольно компетентный и умелый шпион, но вот в архитектуре он, как выяснилось, разбирался очень слабо. Дом Ивара Круминьша ничуть не напоминал замок, тем более средневековый, а едва уловимый готический акцент ему придавали разве что темно-красный кирпич, островерхая черепичная кровля с высоким и нешироким фронтоном да узкие, с частым переплетом, стрельчатые окна. Дом действительно был большой, но походил скорее уж на протестантскую церковь, да и то не очень. Один его торец был до самого верха густо увит диким виноградом: стены не было видно совсем, а для окон в сплошном зеленом покрывале хозяину пришлось прорезать аккуратные прямоугольные отверстия. Строение было просторное, возведенное со вкусом и размахом, свидетельствовавшими о приличном состоянии владельца, но по сравнению с варварской роскошью особняков на Рублевке смотрелось бледновато.
Дом стоял в глубине широкого, просторного двора, расчерченного дорожками в обрамлении живых изгородей, которые, по мнению Глеба, уже начали нуждаться в стрижке. Газон был идеально ровный и свежо зеленел; перед закрытыми воротами гаража на прогретом солнцем бетоне подъездной дорожки стоял темный "мерседес", сверкая отполированным лаком бортов. Участок был отделен от улицы невысокой кованой оградой, представлявшей собой довольно незатейливую композицию из мечей и копий. Копья смотрели вертикально вверх, а мечи, наоборот, вниз, и их крестовины соединялись концами с декоративными завитками под наконечниками копий. Через равные промежутки в этот железный частокол были вкраплены щиты, на которых Сиверов узнал эмблему ордена тамплиеров – два всадника на одном коне. Глядя на эту ограду, он немедленно вспомнил вычитанное в какой-то книге описание похожего забора, на самом деле представлявшего собой замаскированный арсенал: когда пришло время, люди расхватали его части, которые мигом превратились в их руках в мечи и копья. Или это было в фильме?..
113 
