80 
— Тут, Анхен, — подался вперед фаворит.
Императрица вчиталась и задумчиво спросила:
— Кого вы, господин подполковник, в командиры роты баллотируете?
— Капитана гренадер Муханова, — отрапортовал Густав.
— Знаю такого, хороший офицер. Авантажный[17]. И фон Гофена, вижу, пристроить намерены.
— Точно так, матушка. В гренадерские капитан-поручики прочу.
Так, решается моя судьба. Я замер, превратившись в сплошное ухо.
— Спелись вы с ним, однако. Узнают газеты заграничные, что особу мою иноземцы охраняют, скажут что… Что, скажут, Андрей Иванович? — Анна Иоанновна обернулась к Ушакову.
— А, — махнул рукой тот, — нам-то что? Не все ль тебе равно, матушка, что трепачи заморские наговорят. Какой с них спрос!
— Точно, нечего к мнению ихнему прислушиваться, — поддакнул фаворит. — Своим умом жить надо.
— Это все верно, но негоже, чтобы императрицу иностранцы охраняли. И так говорят — кругом-де Анны, императрицы российской, немцы толпятся, продыху не дают. Не обижайтесь, токмо, — она внимательно посмотрела на нас, иностранных «прихлебателей». — Знаю я, что иные из вас голову заради России положат, и на поле бранном проявят себя так, будто тута родина ваша. Но не хочется мне наветов, дабы потомки говорили, что затирала Анна, императрица русская, своих и чужаков лишь привечала. А ведь наговорят такого, чует мое сердце, — с улыбкой Кассандры произнесла она, и у меня невольно сжалось сердце: как точно предсказала эта мудрая женщина будущее.
— Скажи, фон Гофен, давно ль я тебе чин сержантский выписала?
— На днях, ваше величество, — гаркнул я.
— То-то! Иные у меня годами следующего производства дожидаются, а ты как заяц с чина на чин прыгаешь. Через неделю, глядишь, жезл фельдмаршалский в руки примешь. Непорядок это, — погрозила она пальцем. — Вот как мы с тобой, фон Гофен, поступим. Служака ты честный, я об этом и от Андрея Ивановича часто слушала, он мне уши все прожжужал.
Ушаков подмигнул. Что ж, спасибо господин генерал.
— В роту дворцовую, я тебя не возьму, пущай, подполковник русака какого-нибудь подыщет, исполнительного и не спесивого. Есть у тебя такие, Густав?
— Найдутся, ваше величество.
— Вот и прекрасно. А ты, фон Гофен, послужи Андрею Ивановичу. Имеется у него для тебя поручение. Если справишься — я тебя в поручики произведу. Твой ведь командир роты давно по кабакам исшатался весь, пропил мундир гвардейский, честь и совесть. Ну, так мы его в армейскую часть нижним чином сосватаем, поручика вашего… Как фамилия его?
— Дерюгин, — подсказал Густав Бирон.
— Вот-во, Дерюгина в капитан-поручики определим, а тебя, фон Гофен на его место поставим. Не обиделся?
— Никак нет, — отчеканил я.
— Обиделся, по глазам вижу. И правильно делаешь. Мне обидчивые и злые во как нужны, — она сделала резкий знак. — Ну, чай, не в последний раз видимся. Андрей Иванович в обиду не даст. Быть тебе, фон Гофен, с таким покровителем генералом. А пока, прощай. Я вас оставлю, — сказала императрица и ушла.
Глава 26
Э… а как же альбом с новой армейской униформой, изменения в конструкции штыка и прочее. Я остолбенело посмотрел на подполковника. Тот правильно расценил мой взгляд, подошел поближе и тихо произнес:
— Не волнуйтесь, фон Гофен. Дойдет и до ваших придумок. Не хочет матушка такое дело без фельдмаршала Миниха начинать, знает, что обидит старого служаку. А без его одобрения ничего хорошего не получится.
— Понимаю, господин подполковник. Действительно, не стоит через голову начальства прыгать, — согласился я, помня, что генерал-фельдмаршал Миних отличался и обидчивостью, и злопамятностью, что не мешало ему оставаться талантливым полководцем и инженером. — Жаль только время потеряем.
— Наверстаем, барон, — немного легкомысленно сказал Густав. — Русские долго раскачиваются, но потом несутся так, что за ушами свистит. Если Миних не усмотрит ничего для себя опасного, он всенепременно поддержит реформы.
Похоже, прогрессорство мое умерло, не успев начаться. С самого начала ведь было смутное чувство, что пшиком окончится. Не один я тут такой умный. Бироны больше увлечены упрочнением положения возле трона. Мои инновации у них на втором плане. Это я говорю при всей симпатии к подполковнику. Густав Бирон, разумеется, отличный мужик, но организация дворцовой роты нужна ему для другого — отнюдь не для того, чтобы провести полноценную реформу армии.
80 
