17 
– Так мы же здесь хотели…
– Танцплощадку сделать? – улыбнулся гость.
– Ну да, что-то вроде этого, так сказать, место для культурного отдыха молодежи. Ну, опять же, ветеранам Великой Отечественной, ветеранам труда…
– Нет, здесь в любом случае нельзя строить увеселительное заведение, – веско произнес Холмогоров. – Нельзя строить на могилах. У стен церкви были похоронены священники, а также видные горожане Ельска.
– Да, да, на могилах нельзя строить. Мы думаем церковь на площади поставить, у реки, там все равно ничего нет, – и Цветков с трудом отыскал это место на старом плане, – Садовая улица.
– Кстати, Иван Иванович, – задумчиво произнес Холмогоров, – солдаты копали могилы.
– Да, да, я знаю, это по моему распоряжению. Я отвел самое лучшее место, все-таки наши ребята, наши дети.
– Не очень хорошее место. Я попросил перенести могилы вниз, к подошве холма.
– Как? Куда?
– Вот сюда, – указательный палец Андрея Холмогорова с аккуратным, гладким, ухоженным ногтем коснулся листа бумаги. – Вот сюда, – повторил он. – Здесь тихое место, а им нужен покой.
И странное дело, мэр тотчас согласился.
– Военных поставили в известность? Да ладно, я сам позвоню подполковнику. Вы, Андрей Алексеевич, располагайтесь. Вас сейчас проводят в гостиницу.
– Хорошо, – согласился Холмогоров.
– Может, вам командировку отметить надо?
– Нет, мне это ни к чему, – уточнил гость.
– Вы ведь по поручению самого патриарха, да?
– По благословению, – вновь уточнил Холмогоров.
Патриарх, которого мэр видел лишь по телевизору в окружении первых лиц государства, был для него величиной преогромнейшей, может, даже большей, чем действующий президент.
Президент – должность временная, а патриарх – пожизненная. Мэр пребывал в замешательстве, он никак не мог решить, как следует обращаться к гостю – то ли называть его «отец Андрей», то ли по имени и отчеству, то ли "ваше преосвященство ".
Холмогоров это почувствовал:
– Называйте меня Андрей Алексеевич, я не обижусь, – сказал он, протягивая руку.
– Должность ваша или сан как звучит?
– Должность моя – советник, духовного сана не имею. Я человек светский.
– Как же вы при Нем вопросы решаете?
– Меня просят, я решаю. Дело привычное.
– Ответственность какая!
– Ответственность велика, поэтому ошибиться права у меня нет.
– Анюта, Анюта, – открыв дверь, бросил мэр в приемную, – поди сюда. Проводишь Андрея Алексеевича в гостиницу, объяснишь, что все.., вот так получилось.., немножко невпопад. Он должен был приехать на следующей неделе, а появился сегодня. Пусть его в мой номер поселят для самых важных и дорогих гостей, – немного смущаясь, произнес Цветков. – У нас, знаете, Андрей Алексеевич, такая грусть, такая тоска, трагедия, можно сказать. Четверых ребят сегодня ночью из Чечни привезли, а завтра похороны. Ах да, вы же на кладбище уже были, знаете.
– Знаю, – сказал Холмогоров, – велико горе близких. Я сразу, когда в ваш город приехал, почувствовал что-то неладное.
– Такое горе! А еще пятеро раненых. Вы будете на этом скорбном мероприятии?
– Да, – сказал Андрей Алексеевич, кивком головы давая понять, что разговор окончен.
Секретарша шла за Холмогоровым, боясь к нему приблизиться или что-либо посоветовать.
Без подсказок девушки Холмогоров дошел до гостиницы – старого двухэтажного здания с решетками на окнах, выкрашенными ярко-голубой краской. Такой краской любят красить ограды на кладбищах и купола церквей. «Небесная краска», – так называл ее про себя Холмогоров.
Директор гостиницы, предупрежденная о визите высокого гостя самим Цветковым, встречала Холмогорова у двери. Спутать его ни с кем она не могла. Во-первых, его сопровождала личная секретарша мэра, во-вторых, Холмогоров имел неординарную внешность.
Ярко накрашенные губы полной блондинки растянулись в улыбке, даже искусственные бриллианты в серьгах засверкали ярче.
– Здравствуйте, – мягко произнесла женщина, сцепив на животе руки.
На пальцах поблескивали золотые перстни, они пережимали пухлые пальцы, как веревки пережимают колбаски. Казалось, женщина родилась с этими перстнями, потому что ни надеть их на такие толстые пальцы, ни снять с них не представлялось возможным. Выглядела директор довольно вульгарно. Но это по столичным меркам, а здесь, в Ельске, она считалась первой красавицей, хоть и немного подержанной. Женщина стояла в расстегнутом белом плаще с шарфом под воротником, чтобы все могли увидеть в огромном декольте золотой крестик, который украшали четыре камня.
17 
