121 
– Так ты же с нами, – успокоил Хворостецкий, – в случае чего мы тебя защитим, тем более, у нас есть разрешения на съемки в зоне.
– Разрешения? – уточнил бомж.
– Да, у Виталика целая папка.
Кондаков посмотрел на приятеля. Виталий в ответ закивал:
– Да-да, целая папка от органов власти.
– Ну, тогда можно и съездить.
– Поехали, поехали, – заторопил Хворостецкий и, положив руку на плечо оператора, тихо прошептал:
– Этот уже отговорился. Хорош снимать, хорош садить аккумуляторы. Сейчас поедем снимем военных. Может, чего-нибудь толковое получится. Но водитель заупрямился и ехать отказался. Никто не понимал причины. Анатолий мотнул головой в сторону ящика с провизией:
– Надо бы подкрепиться. Солнце высоко, полдень, пора обедать.
– А, да-да, – сказал Хворостецкий, – извини, я забыл. Водители должны питаться, как космонавты, а Мы – люди творческие, можем жить на одной водке.
– Вот и я о том, – съязвил Кошевников.
Трапеза была недолгой – какой-нибудь час или чуть больше. Выпив полстакана водки, Володька Кондаков мгновенно опьянел и понес такую околесицу, что Ханна Гельмгольц очумела вконец. Он взялся разглагольствовать о сексе, о котором за десять лет изрядно подзабыл, А Хворостецкий, слушая бредни Кондакова, хохотал на весь автобус. Смеялись и остальные.
– Показывай дорогу, сталкер.
Кондакова посадили рядом с водителем, что сразу же придало Володьке значимости. Он надул щеки, заросшие рыжей бородой, и принялся, размахивая грязной рукой, указывать путь:
– Вот там направо, потом налево. А внизу осторожнее, там ручей.
Водитель гнал микроавтобус, всех потряхивало. В одном месте они не смогли переехать полуразвалившийся мост, и пришлось двигаться в обратную сторону. Но с таким штурманом, как Кондаков, съемочная группа не боялась потеряться на разбитых дорогах чернобыльской зоны. Вскоре они выбрались на ту гравийку, по которой несколько дней назад шел тяжелый военный «КрАЗ» с тентом.
– Туда, вперед! – махнул рукой Володька, и Анатолий прибавил газу. – Только осторожно, там военные застряли, – предупредил Кондаков. – А вот там лежит убитый лосенок, если его еще собаки не растащили, – ткнул пальцем Кондаков, высунув руку в окошко.
– Какой лосенок?
– Маленький. Был с лосихой, военные его застрелили. При мне было.
– Зачем? – спросил Хворостецкий.
– У них спросишь, если хочешь, – ответил Володька, глядя на петляющую дорогу.
Когда до колхозной фермы оставалось с полкилометра, Володька вдруг сказал:
– Ай, ну их к черту! Может, не поедем?
– Как это не поедем?
– Нет, я не хочу, – твердо заявил Кондаков и вынрыгнул из микроавтобуса.
– Почему?
– Они и по мне стреляли.
Семага выбрался следом и стал его уговаривать. Выбрались и все остальные.
Хворостецкий попросил Бархотина:
– А ну-ка, сними общий план этой фермы.
– Зачем тебе это?
– Ну я тебя прошу.
Из машины была извлечена камера, и оператор снял план. Все уговаривали Кондакова, а он ни в какую не хотел идти к ферме. Хворостецкий уступил:
– Ну ладно, подожди нас здесь. Мы съездим быстренько, а потом вернемся за тобой. И ты нас завезешь к церкви.
– К какой церкви?
– Ну, синяя такая… – объяснил Семага. – Помнишь, ты в прошлом году показывал?
– А-а-а, это куда поп вернулся?
– Ну, я не знаю, вернулся или не вернулся.
– Вернулся, вернулся – затараторил Кондаков, – мужик он ничего, вокруг людей нет, а он один. И живет в этой церкви, и служит.
– А кто к нему ходит?
– Никто не ходит. Собаки прибегают, птицы прилетают, и больше никого.
– А он нормальный? – спросил Хворостецкий.
– Кто? Поп? Конечно, нормальный. Я иногда, правда, думаю, что он немного чокнутый.
– Почему ты так думаешь, Володька? – не отставал Хворостецкий.
– Он говорит, что Бог забыл эту землю.
– Ну и правильно говорит.
– Да нет, не правильно. Он о ней вспомнил.
– Ну ладно, пошли. Подожди здесь, мы. скоро. Поговорим с военными – и назад.
Юрий подошел к Анатолию Кошевникову:
– Слушай, ты поезжай, а мы пойдем пешочком, присмотрю пару точек для съемки.
– Как хотите, – водитель уселся в машину.
– А может, и я поеду? – предложила Ханна Гельмгольц, – Пойдем с нами. Пройдешься, подышишь воздухом.
– Но здесь же радиация! – сказала Ханна.
– Да какая, к черту, радиация? Забудь о ней, – заулыбался Виталий Семага, показывая свои крепкие белые зубы.
121 
