очень нудно 
97 
Он засмеялся над собственной шуткой, держа на отлете графин с коньяком и сотрясаясь всем своим тучным телом. Роман немного посмеялся вместе с ним и отрицательно покачал головой.
– Какие девственницы в наше время… Да и не до этого мне сейчас, Судья. Я хотел попросить тебя о другом. Знаешь, я пропустил через свои руки черт знает сколько твоих долларов, но так ни разу и не видел, как ты их штампуешь. Скажи, это возможно?
Судья остро, искоса посмотрел на него поверх плеча, разливая по рюмкам коньяк.
– Зачем тебе это, дорогой? – осторожно спросил он. – Если ты что-то задумал…
– Да нет же, черт возьми! Мне действительно любопытно. Знаешь, прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как я в последний раз по-настоящему чем-то интересовался. Не надо было мне затевать этот разговор. Забудь, Судья. Ты совершенно прав: человек имеет право на свои маленькие секреты. В конце концов в бизнесе между партнерами должен существовать если не паритет, то хотя бы его видимость. Извини, я был не прав. Этот твой коньяк меня подкузьмил.
Судья поставил графин на место и снова пристально, изучающе посмотрел собеседнику в лицо. Тот извинительно улыбнулся и развел руками, давая понять, что сожалеет о своей неуместной просьбе. Он действительно не имел в виду ничего дурного: отчасти им и в самом деле двигало любопытство, к которому примешивалась деловитая озабоченность по поводу того, надежно ли организована охрана этого весьма дорогостоящего и секретного производства. У него был совершенно четкий приказ: проконтролировать все до мелочей и устранить малейшую возможность провала, – и он намеревался выполнить этот приказ с присущими ему дотошностью и блеском.
– Не знаю, дорогой, – медленно сказал Судья, задумчиво беря в руку свою рюмку. – Честное слово, не знаю. В нашем деле доверять никому нельзя. Не обижайся, ты же знаешь, что это правда… Но сейчас я тебе почему-то верю. Не знаешь почему?
– Наверное, потому, что я не солгал, – ответил Роман. Ему показалось, что голос Судьи звучит растроганно, и он мысленно поморщился: если ему чего-то и не хватало, то уж никак не романтических бредней и не братаний с этим куском сала, который вообразил себя грозой околотка и равноправным партнером Апрелева.
– Хорошо, – сказал Судья. – Сейчас пей, кушай, отдыхай, а вечером поедем. Покажу тебе, как мы делаем деньги.
Он хихикнул, довольный этим невольным каламбуром, и хотел еще что-то добавить, но в это время двустворчатая дубовая дверь беззвучно распахнулась, и на пороге возникла его молодая жена. Роман, которого обещание Судьи раздобыть молодую, горячую и покладистую женщину раззадорило помимо его воли, в упор уставился на вошедшую. Правда, под слоем намотанных на нее бесформенных тряпок было трудно разглядеть что бы то ни было, кроме того, что она молода и хороша лицом, но по тому, как она исподтишка сверкала черными глазами и поминутно заливалась горячим румянцем, столичный гость понял, что перед ним стоит та еще штучка, и остро позавидовал Судье.
– Пришел Аяз, – едва слышно произнесла она, глядя в пол. – Он просит разрешения войти.
– Пусть войдет, – разрешил Судья и, когда молодая женщина повернулась спиной, уставился на ее надежно скрытые пестрой юбкой и шароварами ягодицы как кот на сало. Проследив за направлением его взгляда, Роман подумал, что и сам был бы не прочь узнать, что скрывается под этим пестрым тряпьем. Походка у девушки была бесшумной и грациозной, и майор ощутил растущее, совершенно неуместное в данный момент возбуждение.
Жена Судьи исчезла за дверью, и ее место занял угрюмый Аяз. Мелкие капли дождя поблескивали на его кожаной куртке и на вороненой стали автомата, а его высокие американские ботинки со шнуровкой до середины голени оставляли на светлом паркете темные влажные следы. Рисунок протектора был замысловатым, и Роман почему-то вспомнил тех семерых наблюдателей от ООН, чьи головы были переданы чванливым представителям мирового сообщества в знак серьезности намерений нового руководства Ичкерии. “Головы головами, – подумал он, – но откуда у этого горного барана такие ботинки? Не на местном же рынке он их купил…"
Переведя взгляд с неуместно желтых, вызывающе качественных ботинок Аяза на его угрюмое бородатое лицо, московский майор разом позабыл и о прелестях молодой жены Судьи, и о печальной участи ооновских миссионеров. С первого взгляда было видно, что охранник принес плохие новости. Подозрительно покосившись на майора, он начал что-то очень быстро говорить по-чеченски. Слушая его, Судья буквально на глазах темнел лицом, наливаясь темной кровью. Когда Аяз закончил говорить, толстяк отдал какое-то энергичное приказание и сверлил спину охранника тяжелым взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за дверью.
97 
