Лёгкий, ненавязчивый романчик 
106 
— А кто мне запретит? Ты? — спросила я с усмешкой. — Я совершеннолетняя. И старше тебя на три года, не забывай. Я делаю, что хочу.
— Я не верю, что это любовь. Это черт знает что, только не любовь!
— Бессмысленный разговор. С чего ты взял, что разбираешься в чувствах? Уж в чем в чем…
— Ах, да! Я и забыл! Ты же отказываешь мне в наличии души! Значит, вы едете на Селигер. На базу, принадлежащую клубу? — спросил брат и сам же ответил: — Ну куда же еще!
— Так что извини: разбирайся со своей женой сам. Слетайте за границу. Или в Сочи. Вдвоем. Думаю, что вам не нужен третий. Леночке уж точно.
— Ладно, — сумрачно сказал брат. — Я понял.
— Ну раз понял, тогда пока. Леночке мой пламенный привет и пожелание счастья.
— Да. До свидания, Саша.
— Целую, милый.
И я положила трубку. Чего это Великий Будда так суетится? Не к лицу ему. Оно, лицо это, словно застыло навеки. А мне надо собираться на Селигер.
…Вечером одиннадцатого позвонил Смеляков и спросил:
— Как настроение?
— Состоится, — кратко ответила я за нас обеих.
— Что, путешествие? — рассмеялся он. — Оригиналка! Ну, до утра. Позвоню.
— И мы спустимся, — сказала я уже гудкам в телефонной трубке.
Встали мыв половине шестого утра. Фиалка не выспалась. Она вообще была страшная соня и вставала поздно. Поэтому, зевнув, сказала:
— Общайся с ним сама. А я подремлю.
Когда Глупая Пучеглазая Лягушка полезла на переднее сиденье, Смеляков промолчал. Вздохнул украдкой и, только когда отъехали от дома, высказался:
— В своем репертуаре.
То есть стройные обнаженные ножки рассматривать ему не придется, а потертая джинса — замена неважная. Ничего, внимательней будет следить за дорогой.
— А вообще-то я соскучился, — высказался он, выруливая на шоссе.
— По ком? — осторожно спросила я.
— По Виоле, разумеется! Уж не по Глупой Пучеглазой Лягушке! Ха-ха! Надо же было такое придумать!
— Придется в пути удовольствоваться ее обществом, — сухо сказала я. Фиалке надо как следует выспаться, ведь ей ублажать Смелякова целых три ночи! Мне надо ее поберечь.
— Вообще-то она забавная, — покосился на меня Смеляков. — Но напрягает.
Я промолчала. Фиалка спала, и его бессмертная душа была целиком и полностью в моем распоряжении. Так мы ехали минут десять.
— Ну раз ты решила побыть Глупой Пучеглазой Лягушкой, расскажи мне что-нибудь забавное, — заговорил наконец Смеляков.
— Например?
— В чем ты еще разбираешься, кроме боулинга? Вообще: какое у тебя образование?
— Высшее педагогическое. У меня диплом учителя математики.
— С ума сойти! Бедные дети!
— Не переживай: им мало меня досталось.
— А я уж испугался: при нынешнем дефиците учителей и такое чудовище могло бы работать в одной из школ!
— Чудовище?!
— Я имею в виду раздирающие тебя противоречия. И твой образ жизни. Ты так хорошо и правильно говоришь, а между тем…
— Между тем?
— Не хочу тебя обижать. Давай забудем. В конце концов наша задача какая? Приятно провести выходные! Мне надо расслабиться. Так устал! Дела сейчас идут не очень. Но у всех так. Преддверие кризиса. Никто не заявляет об этом вслух, потому что выборы на носу, но денег-то у народа нет! А те, у кого есть, вкладывают их в недвижимость и только в недвижимость. Верный признак грядущего кризиса. Жаль, что я не торгую недвижимостью…
И понеслась! Поскольку я молчала, Смеляков увидел во мне благодарного слушателя. Он был ничуть не лучше Великого Будды! То есть мог часами говорить о своей фирме и о том, какой он мудрый, талантливый, дальновидный руководитель! И какие изобретает способы, чтобы разрулить (еще одно модное словечко) сложившуюся ситуацию. За каких-нибудь два часа я убедилась в наличии у него всех пороков, какие только можно себе вообразить!
Он был тщеславен, потому что упоминал имена известных людей, с которыми ему довелось общаться, с таинственным придыханием. Ты видишь, милая, кто сидит рядом с тобой!
Он страдал чревоугодием, потому что следующей темой его монолога стали рестораны, в которых Смеляков обедал, опять-таки со знаменитыми людьми. И блюда, которые стоили баснословно дорого. Стоимость их Смеляков также произносил с придыханием, но с придыханием иного рода — здесь в его словах чувствовалось сожаление. Ты видишь, милая, каких денег мне на это не жалко, но, черт возьми, я же их не рисую!
106 
