очень нудно 
62 
Тюха родился в самом начале Перестройки, и общий скептицизм, вызванный повальной голодухой и горькими разочарованиями тех памятных лет, был всосан им, что называется, с молоком матери. Это заставляло его сомневаться в сверхъестественных способностях Колдуна и в том, что он, Колдун, решил научить его своим штучкам-дрючкам. С какой радости-то? За какие такие заслуги? Да и в то, что Колдун якобы жрет людей почем зря из чисто религиозных соображений, Тюхе верилось с трудом: он скорее понял бы алкаша, который зарезал собутыльника на мясо, когда кончилась закуска. Но с другой стороны… С другой стороны, очень многое в образе жизни и поведении Ярослава Велемировича Козинцева не поддавалось рациональному объяснению. Именно эти странности, делавшие Козинцева в глазах его соседей опасным сумасшедшим, казались Тюхе наиболее интригующими и вселяли в него робкую надежду, а вдруг он не такой, как все? Вдруг он все-таки не хуже, а в чем-то лучше других? Вдруг Колдун разглядел в туповатом с виду подростке какие-то скрытые возможности, которых в помине нет, скажем, у того же Пятого? Тогда как, а? Упустить свой единственный, может быть, шанс стать необыкновенным человеком? А из-за чего, спрашивается? Из-за того, что болтают старые перечницы на скамейках у подъездов? Да провались они сквозь землю вместе со своими скамейками! Жить, как раньше, в тупом полусне, смотреть в рот Пятому, вкалывать всю жизнь на стройке, а потом выйти на пенсию и сдохнуть как собака? Можно, конечно, и так. Вот только…
Он осторожно покосился на сидевшего рядом Пятнова. Пятый курил, запрокинув голову к закатному небу и закрыв глаза. Тюхе вдруг представилось, как он одной рукой берет приятеля за волосы, отгибает его голову еще дальше — так, чтобы затылок почти коснулся лопаток, — и подносит к его беззащитному горлу острый-преострый нож. «Пятачок, Пятачок, — говорит он, — я тебя съем. Как ты на это посмотришь? Может быть, хочешь напоследок еще разок обозвать меня тупарем или валенком? Давай, не стесняйся, я подожду».
Перед его мысленным взором стремительным вихрем пронеслась вереница заманчивых картинок, часть которых пришла из его старых сексуальных фантазий, а другая, более свежая часть была плодом последних размышлений. Тюху вдруг осенило: Колдун предлагал ему то, о чем он никогда не мог даже мечтать, неограниченную власть, власть без ответственности, власть без последствий. Тем способом, о котором подумалось сейчас Тюхе, можно было уговорить любую девчонку. При этом она позволит тебе делать с ней все, что угодно, и потом, когда все закончится, не побежит жаловаться маме и писать заявление об изнасиловании. Ха! Чем бежать-то? А писать чем?
А мясо… Ну, мясо — оно и есть мясо. На нем не написано, чье оно. Колдун правильно говорит: откуда нам знать, что мы покупаем на рынке под видом свинины? Может быть, румяные пирожки, которыми торгует на углу симпатичная бабенка в белом фартуке, начинены старым бомжем, загнувшимся от рака или заживо съеденным сифилисом в подвале дома, где живет эта самая торговка? Может быть, магазинные пельмени сделаны из покойников, за которыми никто из родных не явился в морг? А куда деваются всякие ампутированные руки-ноги, удаленные миндалины, желудки и прочая требуха? Может, ими кормят собак в питомниках? Так ведь их и говядиной кормят, и свининой… А от перемены мест слагаемых сумма не меняется: если собаки могут жрать то же, что и мы, тогда и мы вполне можем питаться тем же, чем питаются они. А если кому не нравится, может не жрать — никто не заставляет!
«Ну и ну, — подумал Тюха, украдкой переводя дух. — Вот это да! Да ну, — подумал он, — чепуха это все. Никакой Колдун не людоед, а просто нормальный мужик, с которым интереснее даже, чем с Пятым. Не подкалывает, не издевается, а то, что на него бочки катят кому не лень, так это от зависти. У нас же всегда так: хлебом не корми, а дай найти крайнего, чтобы было на ком оторваться».
«Потому что козлы, — подумал он с внезапным раздражением. — Куда ни глянь, везде одни козлы. Ну, и еще коровы». Он честно попытался припомнить хоть одного нормального человека из тех, кого знал, но так и не сумел. Ну, разве что мать, да и то…
Сам того не осознавая, Тюха готов был следовать за Колдуном, куда бы тот его ни повел, в точности как детишки за Гаммельнским крысоловом в жутковатой истории, которую однажды рассказал ему Ярослав Велемирович.
На голую Тюхину спину спикировал комар, потом еще один, потом целых три кровососа вонзили в него свои шпаги по самые глаза и принялись жадно сосать. Тюха зашипел, выматерился и принялся с треском хлопать себя по спине ладонями. Только теперь он заметил, что стало смеркаться. Воздух сделался темно-голубым и прохладным, и в нем тучами звенело вышедшее на охоту голодное комарье. Последние отдыхающие спешно покидали насиженные места, унося с собой свое барахло.
62 
