очень нудно 
41 
Огонь — из обоих автоматов! Он тоже получил пулю в грудь — ударив в бронежилет в противоход движению по дуге, она окончательно притормозила полет. Но по инерции Комбат все-таки выломал деревянные перила и приземлился на спину одному из корячащихся на площадке «гвардейцев».
Только теперь он оборвал длинную очередь из двух стволов и поспешил отстегнуться, чтобы трос не утянул вниз.
— А-а, суки, не нравится! — наверх вынесло Крапиву.
Остальные спешили по лестнице.
После попадания с нескольких метров у Комбата болела левая половина груди — как будто все ребра разом сместились, перекосились, погнулись. Он осмотрелся — никого, не считая троих на площадке. Одному конец, двое могут только дышать и умолять глазами о пощаде. Горят березовые дрова в камине, на полу валяются несколько медвежьих шкур, пустые пивные банки.
— Где Женьшень? Смотреть комнаты, — скомандовал Комбат.
Сам он резко распахнул ближайшую дверь. И неожиданно для себя увидел узкоплечего человека, спокойно стоящего вполоборота к окну. Тот перевел холодные бесцветные глаза на разгоряченного боем, коренастого мужика с двумя автоматами, и Комбат почувствовал странную вялость. Как будто досматривал сон, заранее зная, что все происходит не взаправду.
Неспешным шагом Женьшень двинулся в его сторону с пустыми руками. Комбат прирос к месту и стоял спокойно, равнодушно. Безликий человек с серыми волосами прошел мимо, направился к лестнице. Рядом находились и Крапива, и Стрелок, успевший спуститься с крыши. Они тоже по необъяснимой причине потеряли интерес к происходящему и безучастно смотрели, как объект такой рискованной охоты уходит из-под самого носа.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕЛОВЕК С АЛЮМИНИЕВОЙ ПАЛОЧКОЙ
На одном из столичных вокзалов появилось новое лицо — человек в темных очках, довольно прилично одетый по сравнению с остальным контингентом. Он вел себя странно: не подбирал бутылки, не просил милостыню, не пытался завести знакомства. Даже передвигался новичок как-то слишком неумело: долго тыкал перед собой палочкой слепца, чтобы потом наткнуться на первое попавшееся препятствие.
Наверно, из-за этого он большей частью сидел или лежал, подложив под голову стопку газет. Первое время он покупал в буфете бутерброды с сыром, пил чай, раз за разом окуная в кипяток бумажный пакетик на нитке.
Потом вокзальные барыги вытащили всю мелочь, пока он спал в дальнем углу зала ожидания.
Все-таки слепой новичок был относительно молод, не успел еще опуститься — волосы еще не засалились, одежда не провоняла. Все чувствовали, что не так давно он знавал гораздо лучшие времена. Дежурный милицейский наряд не будил его тычком резиновой палки, заматерелая буфетчица иногда подкармливала — то кусок вареной колбасы, то крутое яйцо.
Он брал молча, никогда не благодарил. Впрочем, он и на кражу никак не прореагировал. Целый день он мог просидеть неподвижно, слегка задрав голову, как задирают ее все слепцы.
Прошел месяц. Новичок перестал быть новичком — он уже всем примелькался, зарос щетиной. На лице появилась красноватая сыпь, пиджак и брюки окончательно потеряли вид. Буфетчица все реже о нем вспоминала, новый мент не выделял его из остальных бомжей.
Однажды у сержанта было особенно паршивое настроение. Подойдя к человеку без имени, он ударил его, спящего, дубинкой по икрам.
— Подъем. На зарядку, на свежий воздух.
Бомж сел на скамейке, поправил темные очки.
— Кому сказано? Больше повторять не буду.
Но человек и так уже вставал. Виктор, а это был именно он, послушно направился к дверям. По пути больно стукнулся о решетку, за которой стояли покерные игральные автоматы.
Он не слишком хорошо представлял себе вокзал и еще не научился ориентироваться по шуму: где лестница, где кассы, где выход на перрон. Он не хотел учиться жить заново, не хотел прикидывать, где теплей, спокойней, удобней.
Доносились разговоры людей, озабоченных приездом или отъездом, детские голоса. Кто-то из детей тревожился — не отошел ли уже поезд, кто-то выпрашивал себе комиксы, кто-то хныкал с полным ртом. Невыразительный голос диктора зачитывал объявления.
Виктор очутился под открытым небом. Сверху сыпала водяная пыль, пахло вагонами, дымом. Медленный перестук колес все убыстрялся — состав отходил в неизвестность. Если бы не время, которое без конца упоминалась в объявлениях по вокзалу, он не смог бы определить день сейчас или ночь. По объявлениям выходило, что-то около девяти вечера.
41 
