ГЛАВА ПЯТАЯ

СТАТУЭТКА С ЛАВРОВЫМ ВЕНКОМ

У Рублева началась другая жизнь. Он перебрался в престижный дом на Кутузовском, в огромную, из шести комнат квартиру, где обитал Малофеев с семьей. Комбату выделили комнату, ближайшую к входной двери.

Несмотря на то, что все подъезды дома охранялись милицией, умельцы из «офиса» поставили на лестничной площадке фотоэлементы, которые давали в комнату Рублева сигнал каждый раз, когда кто-то приближался снаружи к двери. Своего рода звонок, срабатывающий независимо от желания визитера.

Рублев находился при своем новом хозяине почти неотлучно — они вместе возвращались домой, вместе уезжали утром. Поэтому в отсутствии хозяина безопасность жены и двух дочерей-школьниц доверяли другому охраннику, который по совместительству выполнял частенько обязанности домработницы.

Как только Малофеев переступал порог дома, в нем пробуждался волчий аппетит. Немедленно накрывался стол в гостиной — по всем правилам сервировки. Жена доставала холодные закуски: заливное, красную рыбу горячего копчения, салат с крабами, грибы, соленья. Хозяин сажал за стол Рублева в качестве слушателя, потому что за едой часто лезли в голову готовые афоризмы.

Он сразу предупредил:

— В еде я тебя не ограничиваю. Но учти: встав из-за стола, ты должен быть готов уложиться в двенадцать секунд на стометровке.

За едой он выпивал не меньше пол-литровой бутылки: щеки становились пунцовыми, речь текла непрерывным потоком.

— Никого сюда не зову, — успел заметить? Ни друзей, ни партнеров, ни нужных людей. Для этого есть рабочий кабинет, есть дача, номер в гостинице, в конце концов. Мой дом — моя крепость.

Рублеву смертельно надоели эти откровения. Из них, конечно, можно было процеживать по каплям информацию. Но для этого на месте Комбата должен был сидеть другой человек: дотошный, фиксирующий каждое слово.

— Знаешь, Иваныч, сколько мне стукнуло? Тридцать три — возраст Иисуса Христа. Я сказал себе — сейчас или никогда. Везде тройка. Три раза я был на волосок от.., не хочу называть это слово. Первый раз в двадцать лет — искололи ножом. Мент, сука, натравил шпану.

Подполковник — я по дурости закрутил роман с его девчонкой несовершеннолетней. Искололи, бросили на пустыре. Ведро крови из меня вытекло. В реанимации увидел себя со стороны, как будто из-под потолка. Лежу, накрытый белой простыней, врачи колдуют. Душа, понимаешь, вылетела. Если бы форточка была открыта — аминь. А так, повисела и вернулась обратно.

Каким-то чудом Малофеев успевал и поглощать еду, и прикладываться к рюмке, и повествовать довольно внятно о перипетиях собственной жизни.

— Второй раз в девяносто третьем. В Италии, на побережье Адриатики. Специально послали за мной на курорт киллера. Он успел выстрелить только один раз, в следующий миг ему снесли полголовы. После этой пули меня полгода ремонтировали в частной клинике в Риме. Пришлось выложить кругленькую сумму.

Цепкой пятерней Малофеев зачесал назад волосы и вылил в рюмку остатки из бутылки.

— Не предлагаю, поскольку ты человек на службе.

Хотя мог бы — в виде провокации… Третий раз в прошлом месяце. Прилепили пластиковую взрывчатку к днищу «мерса». Случайно обнаружилось — мои косточки никто бы потом не выковырял из железа, пришлось бы хоронить в консервной банке. Как раз этот случай привел меня к необходимости обновить штат.

Комбат слушал не перебивая, но и не старался изобразить заинтересованное внимание. Он все время взвешивал — оставаться у Малофеева или нет. На этой работе он не принадлежал себе, расчет за Риту отдалялся в неопределенное будущее.

— Теперь ты скажи слово, Комбат. Тебе ведь есть о чем порассказать. Как-никак образцовый офицер Советской Армии.

— Я на службе, Олег Евгеньевич, — сухо ответил Рублев.

Его покоробило, что Малофеев употребил святое имя «Комбат», которое произносили ребята-десантники.

Но хозяин квартиры даже записал в «плюс» такую явную нелюбезность.

— Молодец, Иваныч. Молчание — золото.

В квартире на Кутузовском они появлялись в лучшем случае около десяти вечера. Остальное время Малофеев проводил в рабочем ритме. Пока он участвовал в совещаниях комитета по экономике или пленарных заседаниях Думы, Рублев ожидал его на четвертом этаже.

  45