очень нудно 
92 
Тетка повернулась к Баклану, и тот с некоторым изумлением увидел, что глаза у нее на самом деле покраснели, распухли и блестят от самых настоящих слез.
Продолжая всхлипывать, утираться и сморкаться, тетка кивнула Баклану, приглашая его следовать за собой, и направилась к привокзальному скверу. Только теперь Баклан заметил объемистую хозяйственную сумку, из которой доносился запах чего-то жареного.
Они опустились на скамейку в тени пыльных привокзальных лип, и Баклан поспешно закурил, чтобы скрыть неловкость и немного приглушить многократно усилившееся чувство голода.
– Спасибо вам, – сказал он стесненно. – Выручили.
– Терпеть их, дармоедов, не могу, – ответила тетка совершенно спокойно. Эта перемена казалась особенно странной, потому что из глаз и носа у нее все еще текло, как из прохудившегося крана. Она почему-то убрала платок обратно в рукав и достала из карма на кофты другой – поменьше и почище, аккуратно отглаженный и сложенный квадратиком. – Развелось их, как тараканов, шагу ступить не дают. А вот в Беларуси, говорят, их еще больше. Я, грешным делом, даже представить такого не могу… Тебя как звать-то, солдатик?
– Не знаю, – сказал Баклан и развел руками, в одной из которых дымилась сигарета. – Не помню.
– Ой, врешь, – сказала тетка. Она вдруг подалась вперед, вглядываясь в лицо Баклана своим распухшими от слез глазами. – Да нет, не врешь. Значит, не подвела меня моя сила, верно я угадала…
– Какая сила? – спросил Баклан. «Точно, чокнутая, – подумал он. – Ничего себе компания!»
– А ты не сомневайся, солдатик, – словно прочитав его мысли, сказала тетка. – Ты тетку Тамару за сумасшедшую не держи. Я, милок, с десяти лет в таборе живу, меня старые цыганки мно-о-огому научили. Я людей насквозь вижу, а уж если на руку посмотрю, так и вовсе всю подноготную могу рассказать.
Баклан ощутил сильнейшее желание уйти, но, подняв голову, увидел на противоположном конце площади обоих милиционеров. Идти было некуда.
– А скажите, – обратился он к тетке Тамаре, – вот вы там, на площади, плакали… Да у вас и до сих пор глаза красные. Это как – тоже ваша сила или что-то другое?
Тетка вдруг расплылась в улыбке, сверкнув золотом зубных протезов. Она покопалась в рукаве, выудила оттуда влажный носовой платок и сунула его под нос Баклану.
Баклан инстинктивно отпрянул.
– Да ты не бойся, – сказала тетка Тамара. – Ты понюхай.
Баклан осторожно потянул носом. В ноздри ему ударил резкий, отдаленно знакомый запах, на глаза мгновенно навернулись слезы. Он непроизвольно шмыгнул носом и затряс головой.
– Понял, – сказал он сдавленным голосом. – Я такой чувствительный!
Тетка Тамара расхохоталась, убирая платок обратно в рукав. Смех у нее был резкий, неприятный, – Ай, хороший парень! – сказала она. – Есть хочешь? Или это ты тоже не помнишь?
– Рад бы забыть, – в тон ей ответил Баклан, – да не получается.
– Ай, молодец! – сказала тетка Тамара и раздернула «молнию» своей хозяйственной сумки. Запах, не дававший Баклану покоя в последние пять минут, усилился во сто крат, сделавшись просто нестерпимым.
Через минуту Баклан держал в одной руке ломоть ржаного хлеба с ветчиной, а в другой – зажаренную индюшачью ногу с золотисто-коричневой корочкой.
Тетка Тамара ела сваренное вкрутую яйцо, посыпая его солью из стоявшего на разложенной вместо скатерти газете спичечного коробка, и время от времени искоса поглядывала на Баклана. В такие моменты глаза ее оценивающе прищуривались, превращаясь в две черные щелочки. Баклан ел, ничего не видя вокруг, на его заросших темной щетиной скулах перекатывались желваки. Тетка Тамара экономно кусала яйцо и украдкой улыбалась.
Она была довольна.
Глава 13
В дверь купе коротко постучали, и сразу же, не дожидаясь ответа, с грохотом откатили ее в сторону, Подберезский открыл глаза и увидел угрюмого небритого проводника. Тот вошел в купе, положил на край стола билеты, коротко обронил: «Москва», – и вышел вон, шумно задвинув за собой дверь.
Андрей свесился с полки и посмотрел на Комбата.
Борис Иванович лежал на спине с открытыми глазами, но вставать не собирался. Его взгляд переместился на лицо Подберезского, усы слегка шевельнулись, но он ничего не сказал.
– Подъезжаем, Иваныч, – бодро произнес Подберезский, которому очень не понравился взгляд Комбата. – Как самочувствие?
92 
