очень нудно 
77 
Выбравшись из леса на дорогу, незнакомец неумело задергал повод, поворачивая лошадь в сторону города, и вскоре скрылся за поворотом.
* * *
Лето все больше клонилось к осени. На полях замелькали светлые рубахи жнецов, на току застучали цепы. В кронах парковых деревьев появились лимонно-желтые, золотые и багряные пятна. Пока что их было мало, но каждое утро, выглянув в окно, княжна замечала на темно-зеленом фоне все новые и новые оранжевые мазки. Ремонт восточного крыла дома близился к завершению, и руки, прежде занятые на этой работе, высвобождались пара за парой. Впрочем, неугомонная княжна тут же нашла им новое дело. В одно прекрасное утро все, кто мог держать в руках лопату и кайло, получили на заднем дворе княжеской усадьбы новенькие инструменты и, построившись в колонну, под предводительством десятника удалились в неизвестном направлении, скрывшись из глаз в густом лесу, стеной стоявшем вдоль Смоленского тракта.
На расспросы дворни новоиспеченные землекопы не отвечали, поскольку и сами не знали, куда их отправляют. Десятнику это, конечно же, было известно, но он упорно отмалчивался, получив, как видно, от княжны подробные инструкции на сей счет. Впрочем, шила в мешке не утаишь, и через несколько дней вся округа узнала о новом безумстве княжны Вязмитиновой: целая сотня ее крепостных от рассвета до заката валила деревья, корчевала пни и копала землю, обрубая корни вековых сосен и елей. От опушки леса к Черному озеру потянулась узкая просека; вслед за лесорубами шли землекопы, и злое августовское солнце короткими вспышками горело на полированных штыках лопат.
Да, это и впрямь казалось безумством. Никто не мог понять, зачем княжне понадобилась глубокая канава в лесу, которая, если она и впрямь шла к озеру, должна была протянуться без малого на четыре версты. Это был титанический труд, заставлявший вспомнить египетские пирамиды. Кое-кто говорил, что княжна окончательно свихнулась; иные доходили до обвинений в сумасбродном издевательстве над безответными крепостными крестьянами. Впрочем, сами землекопы помалкивали и шли на работу с видимым удовольствием, поскольку княжна, вопреки всем правилам и установлениям, платила каждому из них по сорока копеек в день. Такие невиданные деньги были для них настоящим сокровищем, и мужики истово молили Бога продлить безумство молодой барыни как можно дольше.
В затеянном княжною строительстве видели выгоду не только вязмитиновские мужики. Предвидя это, Мария Андреевна окружила просеку конными разъездами егерей, и те буквально на второй день работ поймали в полуверсте от просеки трактирщика с подводой, доверху нагруженной водкою. Трактирщик был выпорот плетьми прямо на месте, водку вылили на землю здесь же. Наблюдавшие эту сцену землекопы горестно вздыхали, глядя, как драгоценная влага впитывается в песок; впрочем, даже они соглашались, что так лучше.
Предприимчивый трактирщик и все его коллеги, коих достиг слух о бесчинствах княжны Вязмитиновой, сделали из описанного выше происшествия правильные выводы и более в окрестностях Черного озера не появлялись. Княжна тоже извлекла из происшествия урок, и теперь в лагере землекопов ежевечерне происходила раздача водки — по стакану на брата, и ни каплей больше.
Когда княжна рассказала об этом происшествии поручику Юсупову, тот сначала рассмеялся, а затем, сделавшись серьезным, сказал:
— Знаете, Мария Андреевна, эта история кажется мне весьма показательной и делает большую честь вашему практическому уму. Сочинения аглицких экономов, коими вы, по слухам, столь сильно увлечены, явно пошли вам на пользу.
Они прогуливались по парку рука об руку, как добрые друзья, или, если угодно, как влюбленные. Услышав слова поручика, княжна остановилась и, отведя в сторону кружевной зонт, коим прикрывалась от солнца, пытливо взглянула поручику в лицо.
— А вы что же, увлекаетесь собиранием слухов о моей персоне? — заинтересованно спросила она.
Юсупов тоже остановился и склонил голову, слегка нахмурив густые черные брови. Брови эти, сами по себе вполне обыкновенные и даже красивые, всегда напоминали Марии Андреевне о пане Кшиштофе Огинском; это была, пожалуй, единственная черта в облике поручика, которая казалась княжне неприятной.
— Сударыня, — мягко произнес поручик, — я не знаю, какие еще надобно придумать слова, чтобы вы наконец поверили: я не желаю вам ничего дурного, и вам не следует всякую минуту держать наготове свои колючки, которые, кстати, ранят меня весьма болезненно. Единственною целью, которую я ставлю перед собой в данный момент, является всемерная защита вашего доброго имени и благополучия. Ничего иного я для себя не желаю и никакой корысти от нашего знакомства не предвижу. Что же до слухов, так на то они и слухи, чтобы их слышали. И ведь не все они говорят неправду, разве нет? О вашем увлечении экономической наукой рассказывал мне еще покойный поручик Огинский. Признаться, я ему тогда не поверил, ибо, открыв как-то раз сочинение некоего заморского мудреца с немецкой фамилией, заснул буквально на второй странице, а после всю ночь мучился жуткими кошмарами. Я не помещик и не заводчик, а боевой офицер, мне всего этого не надобно. Однако мне и вправду было трудно поверить, будто столь юная девица, как вы, способна без труда разобраться в хитрых умопостроениях, касающихся вещей, которые нельзя потрогать руками. Огинский, горячая голова, чуть было не вызвал меня на дуэль, усмотрев в моем неверии оскорбление ваших достоинств. Вот вам и слухи.
77 
