39 
Эдна была потрясена.
– Я не сомневалась, что это обычный грипп. Я хотела, чтобы Шерри поехала в Мелодилэнд и свидетельствовала, что Иисус излечил ее.
Жирный промолчал.
Можно, конечно, сказать, что к тому моменту у Жирного не было никаких моральных обязательств по отношению к Шерри. По совершенно пустой причине она ушла, оставив одного в тоске и отчаянии наедине с бесконечной экзегезой. Все друзья Жирного говорили ему об этом. Даже Эдна ему об этом говорила, когда Шерри не было рядом. И все же Жирный по-прежнему любил ее. И попросил ее вернуться, чтобы он заботился о ней – ведь Шерри так ослабла, что уже не могла готовить, а с началом химиотерапии ей должно было стать еще хуже.
– Нет, спасибо, – безжизненным голосом ответила она.
Как-то раз Жирный отправился в ее церковь и поговорил с отцом Ларри. Он просил Ларри надавить на власти с тем, чтобы к Шерри приставили кого-нибудь готовить еду и убирать квартиру (ему Шерри не позволяла). Ларри пообещал, но ничего не изменилось. Жирный опять отправился к нему с просьбой, даже не выдержал и разрыдался.
Ларри ответил загадочной фразой:
– Я уже выплакал по ней все слезы, которые собирался выплакать.
Жирный не мог понять, значит ли это, что у Ларри перегорели от горя предохранители, или он сознательно, из чувства самосохранения, ограничил степень своего горя. Жирный и по сей день не знает наверняка.
У самого Лошадника горе достигло критической массы. Шерри положили в больницу. Навещая ее, Жирный видел на больничной койке маленькую грустную тень вдвое меньше той Шерри, к которой он привык. Тень захлебывалась кашлем, в ее глазах застыли боль и отчаяние. Жирный после этих визитов не мог садиться за руль, и домой его отвозил Кевин. Кевин, неисправимый циник, от горя едва мог говорить. Раз они ехали молча, и тут Кевин воспользовался единственным способом, каким мужчинам дозволяется выказать свою любовь друг другу. Он похлопал Жирного по плечу.
– Что же мне делать? – простонал Жирный.
Это означало: «Что же мне делать, когда она умрет?».
Он в самом деле любил Шерри, несмотря на ее плохое отношение – а ведь все друзья видели, что она себе позволяла. Что до Жирного – он никогда не замечал этого, да и не старался замечать. Сейчас он мог думать лишь о том, что Шерри лежит на больничной койке, а по ее телу распространяются метастазы.
Ночами Жирный делал то единственное, что еще ему оставалось – писал экзегезу. И дошел до важного момента.
48. О НАШЕЙ ПРИРОДЕ. Правильно сказать, что мы являемся некими контурами памяти (цепочками ДНК, способными приобретать опыт) в компьютероподобной мыслящей системе, которая – хотя мы и правильно записывали и хранили информацию, полученную с опытом за тысячи лет, и каждый из нас хранит информацию, несколько отличающуюся от той, что хранят другие формы жизни, – работает со сбоями. Причина сбоев – в наших отдельных микросхемах. «Спасение» посредством гнозиса – более верный анамнез, хотя он обладает своим значением для каждого из нас – есть квантовый скачок в восприятии, отождествлении, распознавании, понимании личного и мирового опыта, включая бессмертие. Этот скачок имеет огромное значение для системы в целом, поскольку индивидуальная память есть составляющая всеобщей базы данных.
Таким образом, процесс восстановления включает в себя перестройку нашей микросхемы путем линейных и ортогональных временных изменений и постоянную подачу сигнала для стимуляции заблокированных банков данных с целью получения из них информации.
Внешняя информация, или гнозис, состоит из растормаживающих команд, содержимое которых знакомо нам, то есть оно уже есть в нас. Это заметил еще Платон, когда сказал, что познание есть форма «вспоминания».
Древние владели техниками, (таинствами и ритуалами), используемыми в основном в греко-римских тайных верованиях, включая раннее христианство, позволяющими индуцировать восстановление заблокированной информации, ценной для индивидуума. Гнозис, однако, правильно распознавал онтологическую ценность того, что называли Божественной Сущностью, всеобщим бытием.
Божественная сущность разрушается. С ней произошел какой-то фундаментальный кризис, которого мы не в силах понять.
Жирный переработал 29 параграф экзегезы и добавил его к параграфу «О нашей природе».
29. Наша ошибка не моральная, она интеллектуальная. Все дело в том, что мы считаем мир вещественный миром реальным. Следовательно, в моральном плане мы невинны. Это Империя в ее полиформной сущности утверждает, что мы грешны. «Империя бессмертна».
39 
