Последние отзывы

  43  

А еще, что довольно знаменательно, Жирному приснился весьма реалистичный сон – если это был сон – о советской женщине, которая должна была прислать ему письмо. Во сне ему показали фотографию женщины с белокурыми волосами и сообщили, что ее имя Садасса Улна. В мозгу Жирного запечатлелось указание, что он должен обязательно ответить на ее письмо.

Два дня спустя из Советского Союза авиапочтой пришло письмо, что повергло Жирного в состояние ужаса. Письмо прислал мужчина, о котором Жирный раньше никогда не слышал (да он и вообще не имел привычки получать письма из Советского Союза) и который просил:

Жирный сказал Бет:

– Сегодня понедельник. В среду придет еще одно письмо. От женщины.

В среду Жирный получил целую кучу писем – всего семь. Он, не вскрывая, перебрал конверты и выбрал один, без обратного адреса.

– Вот оно, – сообщил он Бет; та к тому моменту тоже была напугана. – Открой его и прочитай, только не позволяй мне увидеть ее имя или адрес, а то я обязательно ей отвечу.

Бет вскрыла конверт. Вместо написанного от руки письма в конверте оказался ксерокопированный листок с обзором двух книг в левой нью-йоркской газете «Дэйли уорлд». Обозреватель назвал автора книг советским гражданином, проживающим в Штатах. Из статьи становилось очевидным, что автор – член партии.

– Боже мой! – проговорила Бет, переворачивая листок. – Имя и адрес автора написаны на обороте.

– Женщина? – поинтересовался Жирный.

– Да.

Мне так и не удалось выяснить, что Жирный и Бет сделали с теми двумя письмами. По каким-то намекам Жирного мне кажется, что он ответил на первое письмо, решив, что тут нет ничего страшного. А вот как Жирный поступил с ксерокопированным листком, который в строгом смысле слова нельзя назвать письмом, я не знаю по сей день, да и не желаю знать. Может, сжег его, или отправил в полицию, или в ФБР, или в ЦРУ. В любом случае – вряд ли ответил.

Во-первых, он отказался посмотреть на оборот ксерокопии, где были написаны имя и адрес женщины. У Жирного было чувство, что если он увидит эту информацию, то вынужден будет ответить на письмо, хочет он того или нет. Может, и так, кто знает? Сначала в тебя выстреливают из неизвестного источника графической информацией в виде пылающих восьмидесятицветных абстрактных полотен; потом тебе снятся трехглазые люди в стеклянных пузырях, увешанные электроникой; затем твоя квартира заполняется огнями святого Эльма – плазматической энергией, похоже, живой и мыслящей; твои домашние животные погибают; в тебе обнаруживается другая личность, которая думает на греческом; и в довершение ты за три дня получаешь два советских письма – о которых тебя предупредили. При всем при этом общее впечатление от происходящего не слишком плохое, поскольку информация спасает жизнь твоему сыну.

Ах да, еще одно: Жирный видел Древний Рим, наложенный на Калифорнию 1974 года.

Я вот что вам скажу: может, Жирный и не встретился с Богом, но с чем-то он определенно встретился.

Неудивительно, что Жирный начал исписывать страницу за страницей своей экзегезы. Я сделал бы то же самое. Он не стал придумывать теории ради самих теорий – Жирный пытался выяснить, что, черт побери, с ним произошло.

Будь Жирный просто психом, он выбрал бы для своего сумасшествия какую-нибудь одну форму и придерживался ее. Находясь в то время под врачебным наблюдением (Жирный всегда находился под наблюдением), он попросил провести с ним тест Роршаха, чтобы определить, не страдает ли он шизофренией. Тест показал лишь легкий невроз. Так что с этой теорией можно распрощаться.

В своем романе «Помутнение», опубликованном в 1977 году, я поместил описанные Жирным восемь часов, когда в него выстреливали графической светящейся информацией.

Экспериментируя с возбуждающими веществами, действующими на нервные клетки, как-то ночью он сделал себе инъекцию препарата IV, который считался безопасным и должен был вызывать лишь лёгкую эйфорию, и испытал катастрофическое падение мозговой активности. После чего его субъективному взору на стене спальни предстали пылающие образы, в которых он тут же узнал произведения абстрактной живописи.

На протяжении шести часов С. А. Пауэрс зачарованно наблюдал тысячи картин Пикассо, сменяющих друг друга с фантастической скоростью. Затем он просмотрел работы Пауля Клее, причем их было больше, чем художник написал за всю свою жизнь. Когда наступила очередь шедевров Модильяни, С. А. Пауэрс пришел к выводу (а в конце концов все явления нуждаются в разъясняющей теории), что его гипнотизируют розенкрейцеры, используя высокосовершенные микроскопические передающие системы. Но потом, когда его стали изводить Кандинским, он вспомнил о музее в Ленинграде, в котором хранились как раз такие нерепрезентативные полотна, и решил, что с ним пытаются вступить в телепатический контакт русские.

  43