106 
Катя смотрела на бархатцы и старалась не прислушиваться к доносящимся из гаража звукам. «Не бьет же папа его, в самом деле?» – улыбнулась она сквозь слезы. Не бьет. Но как же больно. Лучше бы ей операцию сделали, к примеру, удалили аппендицит. Отрезали бы что-нибудь ненужное. А Костик... Он же не чужой. Брат. Но, может быть, отец прав? Как иначе привести брата в чувство?
Из гаража Костик вылетел красный, как рак. Волосы растрепаны, темные усики над верхней губой влажны от пота.
– Настучала, – глянул он на нее с ненавистью.
– Ты немедленно продашь эту машину, – сказал ему в спину появившийся на пороге отец.
– Еще чего! – огрызнулся Костик.
– Ах ты, сучонок! Продашь!
– Да пошли бы вы все!
Костик взлетел по ступенькам, и вскоре Катя услышала доносящиеся из его комнаты крики.
– Костя! Нет! Не дам! Нет! – кричала мать. Ей вторила Тася.
Потом заплакала Ничка. Катя вскочила.
– Сядь, – велел отец.
Она села. Теперь мама рыдала. Тася тоже рыдала. Окно было открыто, и Кате все хорошо было слышно. Брат собирал вещи, а мама с Тасей ему мешали. Она опять вскочила.
– Уймись, – жестко сказал отец. – Пусть уходит.
Из дома выскочила Ничка и кинулась к ней:
– Мама, мама, почему бабушка плачет? И Тася! Тася тоже плачет! Куда едет Костик? Мама! Сделай же что-нибудь!
Она молчала и не двигалась с места. Прошло какое-то время. На крыльцо вылетела мать и закрыла собой дверной проем:
– Не пущу!
Костик, высокий спортивный, легко сдвинул ее с места. На зеленый газон рядом со ступеньками крыльца плюхнулась его дорожная сумка. Сам Костик задержался, потому что ему в спину вцепилась Тася.
– Не уходи-и-и-и...
– Леша! – отчаянно закричала Елена Николаевна.– Что ты ему сказал?! Леша! Как ты посмел?!
Отец молчал. Костик оторвался, наконец, от Таси и, спрыгнув с крыльца, подхватил лежащую на газоне сумку.
– За остальными вещами приду позже. Если они мне понадобятся. Все. Пока.
– Катя!!! – нечеловеческим голосом закричала мать. – Он же меня убивает!!! Я сейчас умру!!!
– Лена!!! – взревела Тася. Ей едва удалось подхватить подругу. Та совсем обессилела от слез и валилась на крыльцо.
– Мама, – заплакала Ничка. – Почему ты ничего не делаешь?
Катя, стиснув зубы, молчала. Костик швырнул на заднее сиденье сумку и прыгнул за руль. Спортивная машина, взревев, рванулась к воротам. Потом была еще одна безобразная сцена, у этих ворот. Костик их отпирал, мама с Тасей запирали, пока обе не лишились сил. Ничка плакала, отец хмуро молчал. Катя по-прежнему сидела на качелях.
Последней каплей стала кинувшаяся к воротам Ничка. Повиснув на Костике, она заревела:
– Костик не уходи-и-и... Мне без тебя будет плохо...
Катя вскочила и закричала:
– Да пусть катится к черту!!! Дочь! Я тебя выпорю, если ты от него не отцепишься!
Ничка в испуге разжала руки. Раньше мама никогда на нее не кричала. Костик, разметав, наконец, окруживших его женщин, вывел машину за ворота и мгновенно исчез из поля зрения. Она села обратно на качели и позвала:
– Ничка. Иди ко мне.
Та не послушалась. Вцепилась в бабушкину юбку и замерла.
– Вот видишь, мама, что ты наделала! – сказала Катя.
– Ты мне больше не дочь! – с ненавистью глядя на нее, отчеканила та.
– Лена, опомнись! – вздрогнул отец.
– И тебя ненавижу! Всех вас ненавижу! Ненавижу-у...
Елена Николаевна зарыдала и ушла в дом. Ничка, хлюпая носом, потянулась следом, так и не отцепляясь от бабушкиной юбки.
– Это все из-за меня, – заплакала Тася. – Это я во всем виновата...
Катя с отцом выслушали ее сбивчивый рассказ.
– Да уж, – жестко сказал отец. – Отблагодарила, так отблагодарила.
Вечером он отвез Тасю в милицию, писать явку с повинной.
Все было просто. В тот вечер, дожидаясь Катиного гостя, Тася позволила себе пропустить рюмочку-другую коньяку. Учитывая, что до этого были задушевные посиделки с соседками, к моменту появления в доме Северного в голове у Таси клубился туман, он же стоял в очах. Увидев Илью на пороге, она сначала подумала, что это ей чудится. Отец Ильи и был тем человеком, который вынудил когда-то Таисию Семеновну за долги продать квартиру. В магазине, принадлежавшем семейству Северных, бездарно закончилась Тасина карьера продавца. Она посчитала, что именно Северные сломали ей жизнь. Напившись, Тася становилась сентиментальной. Ей начинало казаться, что счастлива она была именно тогда, в своем родном городе, в собственной квартире, свободная как птица, а не у чужих людей на побегушках.
106 
