97 
— Вот видите! Она волнуется!
— Да я уже понял. — Охранник посмотрел на нее с опаской. — Руки-то напрасно отвязали.
Она снова почувствовала головную боль. Это был не четвертый удар, а отсеченная разом вся ее жизнь, весь смысл этой жизни и вся радость. И вокруг оказалась одна только пустота.
…В кабинет, где собралась врачебная комиссия, ее привели два санитара, надев смирительную рубашку. Ей было все равно.
— Садитесь, Валерия Алексеевна.
Она села.
— Как чувствуете себя?
— Нормально.
— На вопросы в состоянии отвечать?
— Да.
— Тогда приступим. Какое сегодня число? Месяц? Год? Помните?
— А что такое случилось с годом? Он как был, так и есть.
— И какой же от Рождества Христова?
— Бога нет, — покачала головой она.
— Следовательно, и года нет. Так, по-вашему?
— Нет.
— А как?
— Мы о дате говорим. Всего лишь о дате.
— Вот и выходит, что такой простой вопрос, как сегодняшнее число поставил вас в затруднение.
Наконец, она вспомнила этого человека. Да это же Марк Аронович! Председательствует в комиссии. Саша обещал поддержку. Осталось вспомнить, кто такой Саша.
— Вы уже там решили, что я сумасшедшая. Тогда решили. А спрашиваете меня о дате.
— Когда? — пристально посмотрел на нее кандидат наук.
— В палате у Сони. Это она врет, не я. Она сочиняет истории, в которых нет ни доли правды. Я только не понимаю, зачем она это делает. Никак не могу понять…
— Значит, ваша сестра врет?
— Да.
— Что в ее словах неправда?
— Во-первых, она не моя сестра.
Следователь по особо важным делам не выдержал и хмыкнул. Марк Аронович посмотрел на него с осуждением. Мол, надо держать себя в руках. Потом сказал мягко:
— Мы немного в курсе. Вы не помните, какое сегодня число, поэтому мысленно все время возвращаетесь к тому моменту, когда Соня отказалась признавать вас сестрой.
— Чушь!
— Хорошо. И что вы предлагаете?
— Узнать правду. Пусть она расскажет.
— Какую правду?
— Что у меня нет никакой сестры. Я имею в виду… — она вдруг осеклась.
— Что вы имеете в виду?
— Труп в цветнике. Другой сестры у меня нет.
— Валерия Алексеевна, это был мужчина. Вы же сами видели, что это был мужчина.
— Да-да. Я видела. Похоже, что у меня галлюцинации.
— Какие у вас еще галлюцинации?
— Похоже, мне привиделось, что Соню сбили у того самого дома. У трехэтажного белого особняка. Что я никогда не встречалась с Павлом Мошкиным. Не разговаривала с ним. Не убивала его. Не держала в руках бронзовый подсвечник… — она замолчала.
— А на самом деле?
— Я не помню, как было на самом деле.
Теперь она замолчала надолго. На ряд вопросов просто отрицательно качала головой. Один из врачей, сидевший в комиссии, сказал:
— Надо провести ряд тестов. Валерия Алексеевна, возьмите бумагу, карандаш. Развяжите ей руки. Женщина ведет себя спокойно.
Она послушно взяла в руки карандаш.
— Нарисуйте счастье.
Она начала заштриховывать лист бумаги. Старательно и равномерно.
— Достаточно, — сказал врач. — Я вас понял. Как вы это объясните?
— Счастья нет. — Валерия протянула ему наполовину заштрихованный лист бумаги.
— Теперь нарисуйте дружбу.
Она вновь начала заштриховывать лист, пояснив:
— Дружбы нет.
— Я вас понял. Теперь любовь.
Она задумалась на минуту. Потом принялась заштриховывать третий лист. Молча.
— Любви тоже нет? — спросил врач.
— Отчего же тоже? Ее больше нет.
— А что там? Под штрихами?
— Ну, я не знаю. Мне трудно объяснить. Быть может, бутылка шампанского, коробка шоколадных конфет, букет цветов и разобранная постель?…
Ее беседа с врачами продолжалась в течение двух часов. Валерия старалась изо всех сил. Маленький дьявол, до жути боявшийся белых халатов, сидел тихо. Он бросался очертя рогатую голову только на обои с подсвечниками. И пятился от цветочных клумб. Здесь не было цветов. А стены однотонные.
Когда Валерию отвели, наконец, в палату, она затосковала. Одиночество — это невыносимо! Никто не поговорит с ней кроме него. А это уж точно прямой путь к безумию. С тем, что маленького дьявола не существует, она разобралась уже давно. Но теперь у него есть шанс. Что дальше? Кто-нибудь скажет о том, что ее ждет?
97 
