30 
По его расчетам жена сейчас должна была открыть дверь и попытаться остановить его. А он все равно оттолкнет ее и шагнет в подъехавший лифт, красная кнопка которого весело подмигивала ему.
Но кабинка подъехала, дверцы лифта разошлись, а жена так и не вышла на площадку.
– Ну и не надо! Не очень-то и хотелось, – пробормотал Коровин, направляясь к лифту.
И только тут он вспомнил, что портфель со всеми документами остался дома. В другой ситуации Валерий Павлович непременно вернулся бы, как-никак, в портфеле осталось не только удостоверение с броской надписью «Кабинет министров» и двуглавым орлом, но и права на вождение автомобиля.
На улице Коровин предпринял еще одну попытку мысленного примирения с женой, посмотрел на окно. Но в освещенном прямоугольнике были видны только потолок и раздражающе яркие лампочки.
«Значит так, значит ей все равно, куда я еду, зачем, когда вернусь. Небось, изменяет мне, а со мной трахается лишь из-за квартиры и денег».
Сигнализация темно-синего «опеля-омега» пискнула, когда Коровин нажал кнопку на брелоке.
Уже сев за руль, Валерий Павлович взглянул на часы. Можно было побыть дома еще минут пятнадцать, времени как раз достаточно на то, чтобы попить кофе с бутербродами и поджарить яичницу..
Голод давал о себе знать, Коровин привык есть в одно и то же время.
Он открыл ящик на приборной панели, но там ничего съестного, кроме половины пачки жевательной резинки «Орбит», не оказалось. Резинка лежала на тот случай, если с похмелья придется сесть за руль и нужно будет перебить запах.
«Хоть так желудок обману», – решил Валерий Павлович, забрасывая в рот сразу три подушечки, и стал усиленно жевать их, высасывая из резины сладость и свежесть.
Пришлось сделать крюк, заехать в «Мак-драйв».
В застекленном окошечке улыбчивая девчушка приняла у Коровина заказ и, не мешкая, наполнила едой объемный бумажный пакет.
Вскоре Валерий Павлович уже ехал по кольцевой, одной рукой ведя машину, а другой вынимая из бумажного пакета хрустящие соломинки жареного картофеля, от которых во рту появлялась горечь и постоянно пересыхало. Тогда Коровин хватал стаканчик с кока-колой, жадно затягивался ледяным напитком сквозь соломинку. Время от времени приходилось браться за руль двумя руками, от чего оставались отпечатки жирных пальцев, которые Валерий Павлович зло стирал рукавом, даже не думая о том, что пачкает дорогое пальто.
Он не гнал, времени было достаточно. Во-первых, немного сэкономил дома, а во-вторых, знал, девятнадцать двадцать – это только прибытие самолета, а пассажиры выйдут минут на двадцать позже.
Наконец Валерий Павлович сжевал последние подгоревшие обломки картофельной соломки, допил кока-колу и потряс стаканчик, откликнувшийся веселым перезвоном льдинок. Открыв окно, Коровин выбросил скомканные пакет и стаканчик прямо на дорогу.
На стоянке возле аэропорта машин оказалось мало, свободных мест сколько угодно. Все-таки зимой люди летают куда реже, чем летом, в основном по делам, редко кто на отдых. Поэтому и площадка перед входом в терминал выглядела вполне прилично. Не было тут огромных баулов с тряпками, коробок с аппаратурой, зловещих кавказцев, охраняющих свое богатство.
Виктор Павлович поставил машину на сигнализацию и не спеша направился к терминалу. Первым делом он посмотрел расписание. Рейс из Санкт-Петербурга там значился, как и положено: прибытие в девятнадцать двадцать; на табло горело время девятнадцать ноль пять.
Коровин стал прохаживаться по залу, коротая время у различных киосков. Дольше всего он простоял у аптечного киоска, вчитываясь в мудреные названия лекарств. Одни были знакомы ему по рекламе, о других он не имел ни малейшего представления. Некоторые названия звучали почти ласково, но встречались и такие, от которых исходила угроза, словно это были яды.
На пластиковом, изукрашенном под камень прилавке лежали рекламные буклеты новых лекарственных средств, красочно напечатанные на хорошей бумаге, набранные броским шрифтом. Они сами просились в руки. Коровин взял несколько буклетов, бросил их в карман и вновь посмотрел на табло. Девятнадцать двадцать – самое время объявить о посадке самолета из Санкт-Петербурга.
На табло замелькали лампочки, на мгновение вся строчка погасла, а затем вспыхнули лишь название города – Санкт-Петербург и номер рейса.
Времени прибытия словно не существовало – четыре черных прямоугольника.
30 
