90 
Он подошел к «алтарю» и внимательно стал осматривать бутылку. Он видит ее уже в третий раз. Первый — за ужином, в пятницу. Точка отсчета. Как все было?
Пятница, вечер.
— Ну так что, господа, приступим?
Это Воронов.
— Дима, ты это собираешься пить?
Елизавет Петровна.
— Фальшивка!
Таранов.
Стоп!
— А почему ты думаешь, Иван, что это фальшивка? — реплика Воронова.
А потому! Третье свидание с сокровищем за миллион евро, наконец-то с ним можно ознакомиться в подробностях! Все-таки Матисс! Он вспомнил недавнюю лекцию Воронова в винном погребе. Этикетка, или паспорт вина. Что-то с ним не то. Он напрягся.
«А почему ты, Иван, думаешь, что это фальшивка?»
Года нет! На этикетке нет года урожая! А он там быть должен, потому что это вино марочное! Коллекционное! Тот, кто изготавливал этикетку, сей факт упустил. Все хорошо, все отлично. Замечательно. Подделка неплохая, но… Внимание изготовителя было сосредоточено на аппликации. На «автографе» барона. А такая «мелочь», как год урожая, выпала из поля зрения. Этикетку делал не знаток. Но остальные-то были знатоки! Те, кто сидел в тот вечер за столом.
— Фальшивка! — сказал Таранов. А ведь он почти не смотрел на этикетку. Он смотрел на огонь в камине.
Первым делом в глаза бросается аппликация и по-французски написанный девиз. И Таранов ничего не объяснил. Отвел глаза и сказал:
— Мне так кажется.
— Когда кажется, креститься надо, — пробормотал тогда Сивко и зачем-то добавил: — Причем без комментариев.
Бутылку тут же убрали. Появилось настоящее вино, кажется бордо, и начался процесс дегустации. Тогда что же это было такое? Шутка Воронова? Не может быть, чтобы Дмитрий Александрович не знал о подделке! Воронов же отлично в этом разбирается!
Он попытался ногтем поддеть край этикетки. Поддалась. Да, ее наклеили на бутылку, довольно-таки небрежно обойдясь со старой. Возможно, что в ней и в самом деле неплохое вино, но только не то, за которое заплачено миллион евро. Значит, фальшивка!
Он аккуратно поставил бутылку на место. Значит, Воронова ограбили. И случилось это… О, Господи! Он вздрогнул. До него наконец-то дошло! Почему они все умерли. Бейлис, Таранов, Елизавет Петровна. Последнюю он, «великий сыщик», убил своими же руками. Лопух! Как же все просто!
Вышел из комнаты и задумался. И что теперь делать? Надо их найти. Воронова и Сивко. Не исключено, что драма из-за бутылки вина продолжается. Вот что значит коллекционеры!
На башню!
И вновь он несся по коридору. У лестницы на смотровую площадку перевел дух. Спокойнее. Ты можешь сделать только хуже, если поторопишься. Он прислушался: наверху голоса. Здесь, в каменном колодце, слышно все, каждое слово. Говорят двое. Воронов и Сивко. Стоят у самой двери.
Он осторожно начал подниматься по ступенькам.
— …они идут сюда.
— Пусть идут.
Это Воронов. О ком? О деревенских?
— Не боишься?
— Чего мне бояться? Стены толстые, охрана надежная.
— Не будешь же ты в них стрелять?
— Я? Конечно, не буду. Охрана будет.
— У тебя, Дмитрий, крыша поехала. — Сивко сердито.
— Я в порядке.
— Послушай, давай договоримся, а?
— Договоримся?
Он замер на площадке. Остался всего один лестничный пролет. Ситуация вроде бы под контролем. Затаиться и слушать. Итак, они вступили в переговоры. Они же бизнесмены! Стола нет, сейчас усядутся за ящик. Интересно посмотреть. А договор подпишут? Или рукопожатием ограничатся?
— Ни тебе, ни мне скандал не нужен. Люськи больше нет. Таранова и Елизавет Петровны тоже. Остались только мы с тобой. Это выгодная сделка, Дмитрий: договориться и разойтись с миром.
— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Согласовать наши показания. И… открыть ворота.
— Это невозможно! Ты сам видишь, что творится. Тебе отсюда все равно не выйти.
— Есть задняя калитка. Та, через которую вошла рыжая.
— Глупец! Ты думаешь, они про нее не знают? Послушай, почему ты все время смотришь на часы, Федор?
— Дай мне позвонить.
— Кому?
— Жене и детям. — Сивко раздраженно.
— Хорошо. Но сначала, как ты сказал? Надо согласовать наши показания.
— Это дело. Я слышу голос разума. Моя версия: Люську и Таранова убила Елизавет Петровна. А потом застрелилась сама.
— А чем тебя Зигмунд не устраивает?
— Твой лакей? Мелковат.
— Тогда Эстер Жановна?
90 
