очень нудно 
103 
Тут же помощник раскрыл над ним широкий, как шатер, зонтик, и сухие снежинки зацарапали по туго натянутому куполу.
– Что ты зонт открыл? Дождь, что ли, идет? – грузный мужчина резко шагнул вперед.
Ему показалось, что под куполом зонта не хватает воздуха, а ему хотелось вдохнуть полной грудью, ощутить свежесть морозного вечера, подставить лицо под бодрящий зимний ветер. Но он не мог себе позволить ни на шаг оторваться от охраны. Зонтик над головой, слева и справа – уже успевшие опостылеть лица, каменные лица людей, делающих вид, будто их здесь нет.
– Пожалуйста, – дверь перед хозяином «Нефтепрома» распахнулась.
Он не стал задерживаться на улице. Волнение охраны в какой-то мере передалось и ему. Он шагнул в духоту коридора, пронизанную почему-то запахом цирка. Тут же услужливые руки приняли у него пальто, шарф. Словно сама собой отворилась боковая дверь, и снова прозвучал тот же учтивый голос. Василий Степанович даже не глянул на говорившего, прошел.
На этом участке охране можно было расслабиться.
В этот коридор не пускали никого даже из администрации театра. Здесь уже дважды побывали саперы, обошли и соседние помещения в поисках взрывных устройств. И теперь было доподлинно известно: проход чист.
Наклонный коридор заканчивался небольшой дверью. Вся процессия вошла в просторную комнату без окон, под лепным потолком которой сверкала люстра.
Здесь стояли мягкие кожаные диваны, журнальный столик. На подносе расположились разнокалиберные рюмки такого превосходного хрусталя, что казалось, даже стоя неподвижно, они звучат чисто взятыми звенящими нотами. За стеклом бара пестрели этикетки бутылок. Тщательно протертые фрукты в вазах казались приготовленными для того, чтобы их писал художник. В ложу отсюда вела толстая звуконепроницаемая дверь.
– Я бы посоветовал вам, – раздался вкрадчивый голос начальника охраны, – пройти в ложу только после того, как погаснет свет.
Нефтяному королю, чуждому скромности, хотелось послать начальника охраны к черту. Почему это он не может появиться в ложе еще при свете, услышать легкий шепоток, пробежавший по залу: смотрите, мол, театр посетил сам Черных, пришел на премьеру оперы.
Значит, интеллигентный человек, любит высокое искусство…
Но он пересилил себя, предположив, что начальник охраны, возможно, имеет основания для чрезмерной осторожности: береженого Бог бережет.
Черных тяжело вздохнул, сел на кожаный диван и собственноручно налил себе минералки в узкий высокий фужер. Сверкающие пузырьки облепили стенки фужера. Глоток за глотком Василий Степанович пил прохладную минералку и с неприязнью смотрел на охрану.
– Дверь хотя бы приоткрыли, – пробурчал он.
Начальник охраны кивнул одному из подчиненных, и тот подскочил к двери, приоткрыл ее. Тут же в просторную комнату вплыли звуки настраиваемых оркестровых инструментов: тонко пели скрипки, им вторили густые голоса арф и виолончелей, погромыхивали барабаны, звенели тарелки.
Владелец гигантского нефтяного концерна, обремененный непростыми заботами, снял очки, опустил веки и покачивал головой. Охранник стоял в двери и смотрел в щель между тяжелыми бархатными портьерами.
Свет в зале начал медленно гаснуть, и, когда разъехался первый занавес, охранник сделал еле заметный знак рукой.
– Можно, – предупредительно пригласил он, – прошу.
Черных грузно поднялся с дивана и вышел в затемненную правительственную ложу.
Как всегда бывает в начале спектакля, внимание публики было всецело приковано к декорациям, о которых довольно много писалось в прессе. Но поскольку сегодня шел премьерный спектакль, собственными глазами их видели немногие.
– Почему кресло стоит так глубоко в ложе? Подвиньте его вперед, – шепотом распорядился Черных.
– Нельзя, – ответил начальник охраны.
Несколько пар глаз уже с интересом посматривали на правительственную ложу. И хоть Василий Степанович не слышал голосов, он вполне мог догадаться, о чем говорят сейчас в зале. Он медленно, с достоинством опустился в кресло, вновь водрузил руки на переносицу.
Из зала можно было видеть только его голову, да и то из первых рядов партера. Справа от него тут же уселись трое охранников, один встал возле портьеры, полностью прикрыв хозяина от любопытных взглядов зрителей, расположившихся в партере и на балконах.
Черных на какой-то миг показалось, что спектакль показывают только для него одного. Он не видел людей, зрителей. Его взору открывалась оркестровая яма, сцена и плафон зала с погашенной люстрой.
103 
