очень нудно 
111 
Наконец в холле появились Свиридов с Бородиным.
— Забрасывайте его в машину.
— Забрасывайте… — пробурчал Свиридов, — будто это так легко сделать! Сам стоит, пальцем не пошевелит, чтобы помочь.
С трудом им удалось погрузить Комбата. Мужчины просто втолкнули его и оставили лежать на полу микроавтобуса, а сами уселись на мягкие сиденья. Чурбаков забрался в кабину и скомандовал:
— Вперед!
— Сильный мужик, — произнес Свиридов, раскуривая сигарету, когда машина уже ехала по шоссе.
— Да уж. Если бы не порошок, черта с два мы бы к нему подступились!
— Внешняя сила обманчива, — задумчиво произнес Свиридов, выпуская дым тонкой струйкой и прищуривая один глаз.
— Нет, у этого силы хоть отбавляй, точно тебе говорю.
— Ты его обыскивал?
— Нет. А где ему прятать, в задницу, что ли, пистолет засунул?
Несмотря на такое замечание, Бородин опустился на колени и принялся обыскивать лежащего Комбата. Он прошелся руками по широким спортивным брюкам и не обнаружил никакого оружия.
— Чистый, — сказал он, отряхивая ладони и вновь устраиваясь в мягком сиденье.
Шоссе кончилось, начались колдобины проселка.
— Как подумаю, что снова его волочь, так жить не хочется, — Свиридов опустил стекло и выбросил окурок на дорогу.
— Работать никому не хочется, а деньги получать… — напомнил ему Бородин.
Микроавтобус остановился, и Чурбаков заглянул в салон.
— Все в порядке?
— Да, мы его проверили. Чистый.
— Что, и печати при нем не было?
— Наверное, в пиджаке в номере осталась, — предположил Свиридов.
— Н-да, — на лице у Чурбакова появился злой оскал.
Обычно с печатями фирм сложности не возникало.
Все бизнесмены таскали их при себе, а тут прокол. Значит, возникнут сложности с документами, которые, как считал Чурбаков, после отсидки под землей Рублев подпишет. Но пути обратно уже не было, машина была запущена. Главное, что никому в Москве Рублев не успел рассказать куда едет.
— Тащите его!
И вновь начались мучения. Кое-как Свиридов с Бородиным спустили Комбата в карьер, проволокли по узкой тропинке и оказались в наклонной выработке. Каждый раз, попадая сюда, Чурбаков внимательно смотрел — ходил ли тут кто, не видно ли свежего окурка, не нарушена ли полоска песка, которую его охрана всегда насыпала поперек коридора. Обычно если песок и оказывался сдвинутым, то на нем виднелись отпечатки собачьих лап. Местные в этот карьер заходить опасались, все были наслышаны о том, что подземелья заминированы и затоплены водой.
За послевоенные годы тут подорвалось на минах уже человек десять. А в последнее время даже лес, прилегающий к старой каменоломне, старались обходить стороной. И это было Чурбакову на руку.
Казавшиеся для непосвященных лабиринтом, ходы в этом секторе подземелья и Свиридов, и Бородин знали как свои пять пальцев, могли пойти тут без света, ориентируясь по памяти. Мин Чурбаков не опасался, эту часть его люди два года тому назад разминировали, но сами мины оставили на месте, лишь вывернув из них детонаторы. В любой момент все можно было вернуть на свои места. А другие секторы Чурбакова не волновали.
Он туда носа не казал.
Пока Свиридов с Бородиным пробирались по подземельям, еле поспевая за шефом, Чурбаков думал:
"Наверное, все-таки стоит остановиться в деле. Еще пара человек, еще несколько миллионов и все, хватит.
Обо мне уже подзабыли и стоит рвануть за границу.
Денег хватит на все мои фантазии и даже больше.
Прежнего положения уже не вернешь и о власти надо забыть".
А вот Бородин со Свиридовым были не в состоянии о чем-либо думать, они обливались потом и лишь тихо матерились.
"Хотя, если честно признаться, власть самый лакомый кусочек. Деньги — ничто по сравнению с возможностью командовать людьми, видеть пресмыкающихся перед тобой, знать, что от одного кивка головы зависят судьбы и жизни десятков, сотен и тысяч людей, знать, что ты, благодаря высокому креслу, поставлен вне рамок закона.
«Но ничего, я придумал как получить над людьми власть даже продолжая оставаться в тени».
Надувная лодка ждала их у известковой скалы. Луч мощного фонарика плясал в темноте. Чурбаков по очереди высвечивал ориентиры — остовы ржавых станков, на которых полвека тому назад производили смертоносное оружие руками заключенных. И они кто послушно, кто с ненавистью в душе изготовляли бомбы, снаряды, зная, что те обрушатся на головы их жен, детей, матерей и отцов. Но страх потерять собственную жизнь или же надежда выбраться когда-нибудь отсюда и отомстить заставляла их работать. Не у многих хватало смелости признаться себе, что смерть — единственный достойный выход, единственная возможность заставить замолчать совесть.
111 
