101 
Прощай, Леся! Я все про тебя уже знаю.
— Я тебя ненавижу, Иван! Наконец-то ненавижу!
С этим все. Разобрался. Пусть запомнит его таким. Вокруг пузыря очень легко возникает плотная, воздухонепроницаемая оболочка. Легче всего заталкивать его внутрь на бегу. Бежать в костюме неудобно, проще быстрым шагом. На стоянку.
Охранники улыбаются со всей приветливостью, на которую только способны. Как просто добиться хотя бы видимости любви к себе! Пока от тебя ждут подачки, не посмеют выказать в лицо истинные чувства. А за спиной наверняка буржуем недорезанным называют!
Сев в машину, он понял, что возвращается в свой настоящий мир. Тот самый, пустой и холодный. Где нет друзей — конкуренты, нет любимой женщины — потребительница, нет родственников — нахлебники. И все чего-то ждут, всем от него чего-то надо.
— Счастливого пути!
Он едет в сторону Горетовки. Горькие капсулы одна за другой раскрываются и сыплют содержимое в его память. Та оживает, подсказывает дорогу. «Мерседес» с бешеной скоростью несется по шоссе. Тридцать километров — пустяк. Он ведь всегда так гнал, когда ехал в Горетовку. Ладошкин так и говорил: рано или поздно разобьешься.
Нет, не судьба. Разбиться на бешеной скорости — не судьба. Она знает, кому что. Доехав до поселка, он уверенно сворачивает налево. Та самая деревенская окраина, в лесу возле которой был пожар. Только надо доехать до самого конца этой улицы. Дом хороший, бревенчатый, но обложенный потом белым кирпичом. Самый богатый дом на этой улочке. Агроном Саранский постарался. Жаль, что умер тот рано. Нельзя, живя в деревне, где через дом гонят самогон, не пить. Или можно?
Никто не удивляется, когда его машина подъезжает к воротам. К Лидии Станиславовне Саранской приехал сын. Потом вдруг вспомнил: суббота же! Все перемешалось в голове. Сегодня его ждут дети. Дети?
Она выходит на крыльцо. Семьдесят семь лет, но спину по-прежнему старается держать прямо. Сидорчук сказал, что Лидия Станиславовна не в себе. Но сына узнала, хотя очки у нее с толстыми стеклами, да и в них вертит головой, словно сова, которую неожиданно разбудили днем. Голову поворачивает на звук. Он сам отпирает ворота, Лидия Станиславовна неторопливо спускается с крыльца:
— Ванечка? Ванечка, это ты приехал?
— Да. Я.
— Ты машину-то во двор загони.
— Хорошо… мама.
— Что же ты мне не позвонил?
— Я… был очень занят.
Все еще будучи неуверенным в себе, подходит к пожилой женщине.
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй, сын.
Она обнимает его и при этом ощупывает. Спину, плечи, голову. Всю жизнь над тетрадками, над ними и ослепла почти.
— А ты похудел. Избегался.
— Как твое здоровье?
— Да все слава богу.
Он ни за что не скажет ей ни о потери памяти, ни о том, что не ее сын. И даже, возможно, не тот ребенок, которого она вырастила. Сам еще не понял до конца. И Саранский и Мукаев были в этом доме в день, когда один исчез, чтобы потом вынырнуть из небытия, а другой — чтобы умереть. Неужели Иван Мукаев посмел выдать себя за Саранского и здесь?
— Ты в дом-то, Ванечка, проходи. Ты проходи.
Дом большой, просторный. Со всеми удобствами. Сюда и природный газ провели, и колонку поставили, которая нагревает холодную воду до кипятка. Есть и ванная комната, и туалет. Старая женщина живет здесь одна. Три комнаты и кухня на первом этаже, две комнаты на втором, две террасы. Она, должно быть, давно уже хочет внуков, а их все нет.
— Извини, мама, я ничего не привез. Только деньги, — виновато говорит он.
— Да куда ж, Ванечка, мне еще денег? Я и со счета-то ни разу не снимала.
Прожив столько лет в деревне, она сама стала говорить подеревенски, напевно. Городские, те словно рвут предложения, торопят слова, громоздя их одно на другое. Здесь же время не бежит, льется. И речь тоже.
— …Я и пенсию получаю, и твои лежат. Каждый раз, и все — деньги. Соседям вот взаймы даю. Кто отдаст, а кто нет.
— Тебя здесь как… не обижают?
— Да что ты такое говоришь! Каждый день сосед заглядывает: «Лидия Станиславовна, не надо ли чего?»
— А ты ему, конечно…
— Ванечка, так у него ж дети. Я богатая старуха. — Она вдруг тоже начинает говорить коротко, по-городскому. — Ты меня над ними поставил. Зачем? Приехала чужая, так чужой и осталась. От судьбы не уйдешь. Не получилось из меня деревенской.
— Ты — интеллигентная женщина. Не понимаю — зачем ты сюда? Зачем?
101 
