102 
— Сына вот родила, — вздыхает Лидия Станиславовна. — Я женщина, Ванечка.
Может быть, Щукин был и прав.
— Тебе обед собрать? Картошку приготовить, как любишь? Молодую, обжаренную на сливочном масле?
— Да, только попозже. Я пойду прогуляюсь. Может, знакомых встречу.
— Да тебя давно уже все здесь забыли, Ванечка! Бываешь наездами, когда и ночевать не остаешься. Водку не пьешь. Помнят того, с кем пьют. А ты словно чужой.
— Ты хочешь, чтобы пил?
— Нет. Но не по-людски это. — Лидия Станиславовна снова начинает говорить напевно. — Стол бы собрать, позвать соседей да тех, с кем учился.
— А они мне нужны?
Он неожиданно резок. Ну как она не понимает! Не пьешь с ними — плохой, зазнался, пьешь, первым делом: «А какая у тебя зарплата?» Раз такие столы накрываешь, значит — миллионщик. И каждый раз: «Сколько же ты получаешь?» И тогда уже откровенная зависть: «Куда же это можно потратить такие-то деньжищи?!» Несколько раз так-то обжегся, и надоело столы накрывать.
— Я пойду.
Нужны они ему были, эти знакомые! Выходит, мать следом за ним, на террасу, потом они вместе идут в летнюю кухню, где стоит газовая плита, столик, пара плетеных кресел. Мать достает из-под стола ведро — чистить картошку:
— Соседи принесли. Молодую-то под пленкой с апреля выращивают, лето было жаркое, вот и начали потихоньку подкапывать.
Он не слушает мать, смотрит на ножик с деревянной ручкой, лежащий на столе. Слишком неудобный, чтобы чистить картошку: лезвие большое, ручка тоже, таким только мясо разделывать. Берет нож в руки:
— Сколько же ему лет?
— Да кто ж его знает? Вот как тебе, должно быть. Саша-то Черный давно умер, а ножи его остались. Два у нас было, да один куда-то потерялся. Как ты школу заканчивал, так и потерялся.
На рукоятке, сделанной из дуба, две черные выжженные буквы: «С», «Ч». Увидев, что мать отвернулась, он потихоньку сует нож в карман пиджака. Идет на берег речки Горетовки, к знакомому сараю. Где ты, капитан Свистунов? Сейчас будем проводить следственный эксперимент!
Спасибо Лесе: он нашел наконец своего маньяка! Понял сегодня утром, как оно все происходит. Сегодня только этого ножа и не хватило для полной ясности. Тогда утренняя сцена закончилась бы по-другому.
Вот и сарай. Тогда, майским вечером, он услышал отсюда хриплые, пьяные стоны.
…А началось все с тебя, Илюша Сидорчук. Звездным мальчикам тоже не хватает порой женского внимания. Ты перехватывал любовные записочки влюбленных девчонок и писал им в ответ гадости. Может быть, откровенную похабщину писал. И Ванечка Саранский на всю школу прослыл испорченным мальчиком, сам не понимая почему.
Он был очень нежным, тихим, легко ранимым ребенком. И романтиком в душе. Читал про рыцарей и прекрасных дам, дрался в воображении на дуэли за честь оскорбленных женщин. А женщины смотрели на него меж тем как-то по-особому. Ванечка Саранский был самым красивым мальчиком в поселке Горетовка. И очень рано он вытянулся и стал широк в плечах. Девочки частью шарахались от него (спасибо Илюше!), частью чего-то ждали, заигрывая, а он никак не мог понять: чего?
Разъяснила как-то местная знаменитость Светка Бормотуха. Прозвали ее так то ли за сбивчивую, путаную речь, то ли за пристрастие к бражке. Светка была еще молода, лет двадцати с небольшим, и почти привлекательна. Как-то вечером, слегка подвыпив, она заманила красивого мальчика Ванечку к себе якобы починить забор. Он был мальчиком послушным и безотказным, потому безропотно выпил после того, как сделал работу, стакан самогонки.
Как ему Светка разъясняла, чего хотят от него девочки, Ванечка помнил потом с большим трудом. От самогонки его потом долго рвало, и утреннее похмелье, сухость во рту и головная боль навсегда остались в памяти и надежно застраховали от пьянства.
Почему-то после ночи в Светкином доме Ванечка стал считать ее «своей» женщиной. Наведывался к ней еще несколько раз, и роман между ним и Светкой длился всю весну. Более того, когда про Светку друзья говорили гадости, Ванечка, как настоящий рыцарь, кидался на ее защиту.
— Она не такая! — кричал он.
И действительно верил, что не такая, что Светка исправилась и между ними теперь самая настоящая любовь.
Приступы ярости у Ванечки начались еще в раннем детстве. К сожалению, в Горетовке не было детского врача-психиатра, а в Р-ске, куда отвезла его однажды перепуганная Лидия Станиславовна, сказали, что, мол, возрастное, пройдет. У мальчика переломный возраст. Со временем Ванечка научился эти приступы ярости в себе давить, чтобы не пугать окружающих людей. Но ярость словно оседала в нем на самое дно и копилась, копилась годами.
102 
