Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
72 
У вас великолепная подруга, – сообщил Серебров на прощание, уже сидя за рулем.
Машина тихо заурчала и легко выкатилась из гаража.
Аннушка еще увидела ладонь Сереброва, припечатанную к боковому стеклу, и грустную улыбку. Она коснулась пальцами багажника выезжавшей машины, и это прикосновение отдалось в ее сердце трепетом – так, как если бы она коснулась самого мужчины.
«Повезло бабе», – подумала Аннушка.
В ее душе странным образом соединились все чувства сегодняшнего дня – и страх, пережитый в доме Нестеровых, и жалость к Станиславе, попавшей в переделку, и беззаботность, испытанная во время беседы с Серебровым.
Ничего не подозревающий охранник спокойно выпустил машину с территории поселка. Его работа была проста – заносить в журнал номера машин, проезжавших мимо него в одном и в другом направлении, отмечать, к кому приезжали и когда. Одинокие мужчины были частыми гостями Аннушки. Раз вдова банкира решила, что этого человека можно пропускать, то все возможные последствия ложатся на ее совесть.
Происшедшее в доме Нестерова так и осталось тайной для охраны поселка. Ни Аннушке, ни Станиславе разглашать ее смысла не было. Вскоре охранник уже и думать забыл о приветливом мужчине, проезжавшем мимо него, и лишь запись в журнале могла воскресить из небытия не очень-то удачный для Сереброва день.
«Везение бывает абсолютным и относительным, – рассуждал Серебров по дороге домой. – Абсолютное – это когда ни с того ни с сего тебе обломились крупные деньги или вдруг тебе на голову свалилось наследство от дальнего родственника, о существовании которого ты не подозревал. Вдобавок его уже успели похоронить, и тебе не придется оплачивать счета конторы ритуальных услуг. Относительное же везение тем и относительно, что не каждый способен ему порадоваться. Например, напали на тебя бандиты, избили, забрали бумажник, но не догадались заглянуть в нагрудный карман рубашки, где осталась лежать в гордом одиночестве стобаксовая купюра. Или еще ситуация: бежишь к подходящему к остановке автобусу, спотыкаешься, падаешь лицом в грязную лужу на глазах у всего честного народа. Автобус уезжает, ты стоишь как идиот, глядя на перепачканное в грязь дорогое пальто, и клянешь себя на чем свет стоит. А вечером из телевизионных новостей узнаешь, что тот самый автобус, на который ты не успел, через две остановки врезался в бензовоз и все пассажиры, кто в нем был, сгорели заживо. Вроде бы и пальто жалко, и потраченного времени, но благодаря неприятности ты сохранил жизнь. Дураки не умеют радоваться относительному везению, радуются лишь, найдя на улице бесхозные деньги. Умные же люди тоньше чувствуют жизнь. Так что я сегодня счастливый человек», – решил Серебров, вглядываясь в огни ночного города.
Среди миллионов московских окон, сиявших в это вечернее время, ничем особенным не выделялись два полуциркульных окна с темно-синими занавесками.
Окна были все же не совсем обычными, из пуленепробиваемого стекла, сделанные по последним технологиям. Не каждый западный богатей мог себе позволить такие окна, а вот Нестеров приобрел-таки и вставил в проемы московской квартиры.
Несмотря на то что в комнате, к которой больше подходило название «зал», переливаясь хрустальными подвесками, ярко светилась люстра, на обеденном столе горели две свечи в высоких стеклянных подсвечниках. При желании за столом могло бы разместиться человек двадцать гостей, и никто бы не задевал соседа локтем, но сейчас за ним сидели лишь хозяин и его супруга. Хозяйкой Станиславу Нестеров не называл даже в мыслях. Все, что имелось в доме, принадлежало ему, со Станиславой он лишь временно делился имуществом.
Нестерова пыталась расслышать в словах мужа фальшь, ей казалось, будто он притворяется и ему все известно о ее новом знакомом, что троих бандитов, переодетых рабочими зеленхоза, подослал именно он и теперь играет с ней, со Станиславой, как сытый довольный кот с маленькой бедной мышкой – и есть неохота, и отпустить жалко.
– Дорогая, ты себе салат-то накладывай, – предложил Нестеров.
– Не хочу.
– Боишься поправиться?
– И это тоже.
– Брось, изредка можно позволить себе кое-что лишнее.
Станислава напряглась, ожидая, что именно сейчас прозвучит что-нибудь гнусное.
– Да, да, дорогая, я, конечно, имею в виду еду, а не другие излишества жизни, – и глаза Нестерова озорно заблестели.
– Конечно, – Станислава готова была лишиться чувств.
72 
