11 
– Ужас что творится! – подхватила Машенька. – Мы едва добрались, а вот после нас вряд ли кто сможет.
– А нам никого и не надо, – пробасил Кит. – Все свои дома. Разве что Микоша, соседушка наш беспокойный, зайдет на огонек. Я, Лид, ему проговорился, что у тебя сегодня день рождения.
– Вот, прости господи, пень, – беззлобно сказала Лидия. – Тогда, ребята, жди в гости Микошу. Разве ж он обойдет, где наливают? Не пустишь – всю ночь будет под дверью стоять. А то в окно влезет. Раму выставит – и влезет. Он такой.
– Пустим, пустим! – закричала Машенька. – Что нам, жалко? Он, когда выпьет, очень смешной!
– А когда перепьет? Помнишь, какой?
– А мы ему много не дадим!
Машенька была, как язычок пламени, медноволосая, смешливая, трепещущая. Короткая стрижка чуть вьющихся волос, вздернутый носик, розовые маленькие ушки и рот, похожий на сердечко. Ни одно модельное агентство не взяло бы ее «в работу» из-за невысокого роста, округлых форм и немодных, не раздутых, словно от пчелиного укуса, губ, не объявило бы красавицей и звездой, тем не менее Машенька была прелестна. И волновала мужчин гораздо сильнее всех этих признанных звезд даже в простеньком белом пуловере и потертых синих джинсах. Одно ее присутствие заливало светом огромный и мрачный деревенский дом. Лидия смотрела на девушку с удовольствием и невольно улыбалась. С появлением Машеньки и она почувствовала, что у нее сегодня день рождения. Не праздник, конечно, но день необычный.
– Давайте за стол, – улыбаясь, сказала хозяйка, и все потянулись в большую комнату, отделенную от кухни пестрой ситцевой занавеской.
Наследству Лидии насчитывалось лет сто или около того. Это была добротная изба, сложенная из огромных, теперь уже почерневших и растрескавшихся от времени бревен, изначально рассчитанная на большую семью. Раньше в деревнях так и жили, большими семьями, стар и млад вперемешку, если же кто-то непременно желал отделиться, то делали пристройку или просто делили избу пополам дощатой перегородкой. Протопить такие хоромы с высоченным потолком было нелегко, особенно в суровые зимы, какие часто бывали раньше, поэтому дом еще делился на зимнюю половину и летнюю. Летняя иначе называлась сени или же мост, потому что соединяла дом со двором, где прежние хозяева держали многочисленную живность. На мосту кроме летней кухни с газовой плитой, стоящей у окна, находились и две летние комнаты, отделенные перегородками, не доходящими до потолка сантиметров на двадцать. Комнаты эти именовались горенками. В одной из них теперь лежал всякий хлам, и ее звали чуланом. В другой летом, в жару, спали гости. Там стоял старый диван, привезенный Лидией из города, журнальный столик и кровать с панцирной сеткой.
Дверь в утепленную для зимовки половину дома с русской печью была дубовая, надежная, а края ее обиты войлоком, чтобы не уходило тепло. Войдя в нее, гости оказывались в просторной кухне, где в одном из углов, за занавесочкой, притулился почерневший от времени рукомойник, а рядом с ним шесток с хозяйственными принадлежностями: губками для мытья посуды, щетками, скребками, ершиком в треснувшем стакане и еще бог знает какой ерундой.
Стол же Лидия накрыла в самой большой комнате. Печь в доме была настоящая, русская, щедро беленная известью и с лежанкой, залезть на которую можно было по деревянной лесенке, приставленной сбоку. От печи шел такой жар, что Машенька невольно воскликнула:
– Ну и натопили!
– Зато спать будет тепло, – улыбнулся Кит. С появлением Машеньки и его лицо словно просветлело. – Не боись, за ночь выстудит. Утром первая за дровами побежишь.
Лидия размашисто перекрестилась на притаившуюся в углу икону, перед которой висела погасшая лампада, и, коротко вздохнув, сказала:
– Ну, садитесь. С Богом.
Угощение было нехитрым, основным его поставщиком послужил погреб в доме: квашеная капустка, присыпанная выращенным на подоконнике зеленым лучком, хрустящие бочковые огурчики, рядом с которыми красовались на блюде огромные, с Китов кулак, бурые помидоры, тоже из дубовой бочки. Тут же в мисках дожидались своего часа моченая янтарная антоновка да соленые грибочки. Ни тебе красной рыбки, ни колбаски копченой, ни сыра и уж тем более икры. Зато щедрыми ломтями нарезан ноздреватый ржаной хлеб, испеченный самой хозяйкой, а к нему – сливочно-сладкое деревенское масло из хозяйства Хватовых. Гости были неприхотливы, деликатесов не требовали. Они с аппетитом принялись накладывать в тарелки закуску, а Лева первым делом схватился за хлебницу.
11 
