очень нудно 
72 
— Пройдись, девочка, — сказал Ахмеджанов.
Вжав голову в плечи, сутулясь и волоча ноги. Маша сделала несколько шагов.
— Нет, вообще ничего похожего! — усмехнулся телохранитель.
Незаметная дверь за спинами сидевших открылась, из нее вывалился смертельно-бледный, в вишневой пижаме, с взлохмаченным белым пухом на лысине Вячеслав Иванов. Взглянув на Машу мутными совершенно безумными глазами, он заорал:
— Это она! Она! Я узнал тебя, сука! Ты мне подкинула кассету! Кто тебя прислал? Говори!
— Заткнись, падаль, — спокойно произнес Ахмеджанов.
Но Иванов продолжал орать высоким петушиным фальцетом, а через минуту вырвался из рук державшего его худого бородатого кавказца, кинулся на Машу и вцепился холодными мокрыми пальцами ей в горло.
— Мразь! — услышала она голос Ахмеджанова и почувствовала, что задыхается. Раздался негромкий хлопок. Руки Иванова вдруг ослабели, что-то темное, теплое брызнуло ей в лицо. Иванов стал падать, увлекая за собой Машу всей тяжестью своего короткого рыхлого тела.
На этот раз раненые оказались не тяжелыми, у одного сквозное ранение голени, у другого пуля прошла по касательной у предплечья. С этим вообще можно обойтись местным наркозом. Правда, у раненного в голень доктор обнаружил признаки начинавшейся гангрены, но процесс не успел зайти далеко.
Перед тем, как положить на операционный стол, пришлось сбрить обоим волосы на головах и бороды — раненые кишели вшами. Фельдшер обнаружил у них обоих еще и чесотку.
Закончив работу, доктор тщательно мыл руки под железным рукомойником. Фельдшер, вышедший куда-то минут десять назад, вернулся. За его спиной маячили два боевика.
— К тебе гости, — громко сказал фельдшер по-абхазски, — иди в штаб.
Доктор не спеша вытер руки и направился к двери. Когда он поравнялся с фельдшером, тот шепнул ему быстро, одними губами, по-русски два слова:
— Жива. Обморок.
Сердце сжалось и заныло. Боль не отпускала, пока он шел к штабу в сопровождении двух боевиков. Как только он переступил порог, на него уставились немигающие, сверлящие душу глаза Ахмеджанова.
На полу посреди комнаты вся в крови лежала Машенька. На белой футболке алые пятна выглядели особенно жутко. И тут он понял, что значили слова фельдшера. Цены не было этим двум словам. Если б не успел старик шепнуть их, Вадим сейчас бросился бы на чеченца и придушил его собственными руками. Вероятно, из всех в лагере только фельдшер мог предвидеть такую реакцию, а потому предупредил.
Уже никого не видя вокруг, доктор подхватил Машу на руки, прижал пальцы к тонкому запястью. Пульс прослушивался нитевидный, слабого наполнения. Для обморока это нормально. Разглядев ее бледное, испачканное кровью лицо, он тут же понял — она не ранена, не избита. На ней чужая кровь.
— Это кровь шакала, — услышал Вадим тяжелый голос Ахмеджанова, — шакал хотел задушить твою девочку, я его убил. Но она у тебя такая нервная, сразу упала в обморок. Ты не обижайся, дорогой, я просто хотел познакомиться с ней, посмотреть, кого ты так сильно любишь.
Не ответив ни слова, доктор вышел на улицу с Машей на руках. Навстречу шел фельдшер, держа наготове ампулу нашатыря и кусок ваты.
Она открыла глаза, увидела доктора, и слезы покатились по щекам.
— Мне надо умыться и переодеться, — тихо сказала она.
Фельдшер принес ведро воды, старый белый халат и тонкое байковое одеяло. Маша закрылась вместе с доктором в одной из комнат госпиталя, Вадим лил ей на руки воду, и она стекала розовая, кровавая.
— Я опять чувствую себя убийцей. Я, как леди Макбет, не могу смыть кровь, — плакала Маша, — он почти придушил меня своими холодными потными руками, мне очень страшно, теперь всю жизнь будет сниться эта кровь.
Вадим затянул на ней пояс белого халата, накинул сверху на плечи одеяло.
В дверь постучали.
— Вас машина ждет, — сообщил фельдшер по-русски.
Когда они вышли на улицу, Вадим опять взял Машу на руки.
— Ты босиком, а здесь камни острые, — сказал он.
— Я могу идти сама, тебе же тяжело!
— Нет, — улыбнулся он, — мне легко.
Домой их вез тот же «газик». Всю дорогу молчали, только когда проехали пограничный пост, не остановившись, Маша спросила шепотом:
— Почему нас не остановили? Здесь же граница?
— Это старая дорога, по ней почти никто не ездит. Пост здесь — только видимость одна, к тому же купленный с потрохами, — так же шепотом объяснил доктор.
72 
