97 
— Тихо! — шепнул он ей прямо в ухо. — Шорох какой-то… Здесь гадюки водятся…
Он огляделся, поднял автомат. Но было тихо. Он глубоко вдохнул влажный ночной воздух. Что-то вокруг неуловимо изменилось. Он даже не понял сразу, что именно. «Померещилось», — решил он, но тут заметил — совсем близко, метрах в десяти от них, образовалась широкая прогалина между кружевными верхушками травы — будто что-то большое, тяжелое примяло траву. Вновь послышался шорох. Вадим щелкнул затвором автомата и вскочил на ноги. Луна светила достаточно ярко, чтобы разглядеть черневший в траве силуэт.
Вадим решил сначала выстрелить в воздух, но вместо выстрела раздался пустой щелчок. Он успел выругать себя, что не прихватил запасную обойму. Черный силуэт выскочил из травы. Вадим и Маша узнали Ахмеджанова.
Через секунду два тела сплелись в жуткий сопящий клубок. Вадим успел перехватить руку чеченца, зажатый в ней нож выскользнул в траву. Упал и автомат, которым Вадим собирался ударить Ахмеджанова по голове.
Они дрались безмолвно. Силы были равные, они одного возраста и примерно одинаковой комплекции. Из-за перенесенной месяц назад операции Ахмеджанов чуть-чуть слабей физически, но это с лихвой компенсировалось дикой ненавистью к противнику. Доктор только защищался, чеченец нападал.
Маша лихорадочно искала в траве нож. Все ее существо сосредоточилось на этом ноже. Сейчас она найдет его и всадит в спину, обтянутую черной джинсовой рубашкой.
Дерущиеся откатились к высокому, поросшему мхом камню. Луна ярко освещала их, но Маша боялась смотреть в ту сторону. Белая рубашка, белая голова Вадима, Ахмеджанов как сплошное черное пятно — все переплелось, перепуталось, они по очереди одолевали друг друга…
«Нож! Нож!» — повторяла про себя Маша, шаря в траве. Наконец рука ее нащупала твердую рукоять. Хоть пластмасса рукоятки была мокрой и скользкой, держать ее было удобно из-за специальных углублений для пальцев. Подбежав к дерущимся, Маша замахнулась, целясь в черную спину, и вдруг услышала короткий глухой стук. Чеченец изловчился и шарахнул Вадима затылком о камень.
Доктор как-то сразу обмяк, белое пятно рубашки стало медленно сползать вниз. Из Машиного горла вырвался странный, хриплый крик.
— Вадим! — сырой ночной воздух отнес этот, словно чужой, крик далеко, к горящему поселку. «Ди-им…» — равнодушно ответило эхо.
Запястье ее правой руки стиснули стальные пальцы чеченца, она услышала хруст собственных суставов, но никакой боли не почувствовала. Левой рукой Ахмеджанов сдавил ей горло. Нож упал в траву. Машу охватила какая-то дикая, звериная ярость. В ушах стоял глухой звук удара седой головы Вадима о камень, она видела в темноте белые, коротко стриженные волосы над высоким лбом на фоне черного мха. Лица она разглядеть не могла, соленый туман застилал глаза.
Ей удалось вывернуться и резко ударить чеченца головой в челюсть. Он коротко застонал, сплюнул кровь и осколок зуба, и этой минутки Маше хватило, чтобы вмазать ему изо всех сил острой коленкой в пах. Он скорчился, руки его ослабли, Маша вырвалась и побежала.
Она мчалась по высокой траве, задыхаясь, слизывая с губ соленые грязные слезы, от которых песок скрипел на зубах. Новые замшевые босоножки отяжелели от ночной росы. Сердце колотилось где-то у горла. Несколько раз она спотыкалась, чуть не падала, но неслась дальше, подгоняемая топотом, сопением, бранью чеченца.
— Стой, стой, сука! Я все равно убью тебя! Если ты не остановишься сама, я изрежу тебя на куски! Ты умрешь очень больно!
В школе Маша слыла чемпионкой среди старших классов в беге на короткую дистанцию. Но только на короткую — шестьдесят метров. Она бегала очень быстро, но скоро выдыхалась. Сейчас она чувствовала, как ноги становятся ватными, а в ушах нарастает тяжелый пульсирующий звон. От пота и соленых слез саднила маленькая царапина на шее, оставленная финкой Максуда. Это придало еще немного сил, но совсем мало. Споткнувшись о торчавшие из земли корни, Маша упала.
Подняться она уже не смогла. Чеченец навалился на нее всей тушей. Она впилась зубами в его потную волосатую руку. Ей даже удалось опять вывернуться, вскочить все-таки на ноги, но он тут же схватил ее за волосы, и она почувствовала у горла знакомый уже холодок лезвия.
— Вот и все, девочка, — прохрипел он задыхаясь, — я обещал перерезать тебе горло, и я сделаю это. Жаль, что твой доктор не увидит, как ты умрешь. Но вы скоро встретитесь с ним в вашем христианском раю.
97 
