очень нудно 
127 
– Ах, мой королефф, что такое счастье? Это только путь к поставленный цель, не более... Швеция – исконный враг России, и побежденная она должна подчиняться наши требования. Не подобает русская великая княжна переменять веру, так я считаю!
– Мне кажется, ваше величество, что этакое obstination <упрямство (фр.).> вызовет массу осложнений. Король Густав молод и тоже очень упрям. А молодые люди так полюбили друг друга...
– Спокойной ночи, моя милая. Мы одинаково хорошо знаем, что такое любов... Шведские министры помогут мне, и будет так, как я сказала.
– Спокойной ночи, ваше величество.
Екатерина была права. Большинство шведов, прибывших с королем, уговаривали его согласиться на условия императрицы. Правда, камер-юнкер Клас Флемминг открыто заявил, что никогда не посоветует монарху предпринять действия, противные законам королевства. Посол Курт Штединг, в доме которого на Английской набережной под именем графа Гага жил Густав IV, вел двойную игру. Но в конце концов разумные доводы большинства как будто победили. Был составлен брачный договор, в котором главную роль играл пункт о свободе вероисповедания православной религии великой княжной после свадьбы. Однако в день обручения, когда документ был представлен российским полномочным министрам, пункта этого в нем не оказалось. Разводя руками, шведы сказали, что король забрал его, чтобы еще раз переговорить с императрицей.
К шести часам в большом зале Зимнего дворца собрались все приглашенные. Приехал из Гатчины великий князь-отец невесты с супругой, пришли великие князья, ее братья. Все перешли в большой зал, куда через некоторое время со второго этажа спустилась и сама великая княжна Александра в подвенечном платье. Ждали императрицу. В своих покоях она диктовала графу Моркову содержание спорного пункта проекта, который предлагала подписать шведскому королю. Заодно на словах она велела передать, что в случае отказа обручение может не состояться. [87]
После этого, выждав некоторое время, прибыла к собравшимся в полном блеске своего величия. Недоставало лишь жениха...
Время шло и постепенно веселое настроение уступило место недоумению. Король Густав не производил впечатления неучтивого человека. Первой подняла тревогу Анна Никитична Нарышкина. Усилиями Николая Ивановича почтенная статс-дама снова обрела утраченные милости.
Граф Аркадий Иванович Морков [88] , а за ним Безбородко отправились в дом шведского посла и там сказали Густаву о том, что императрица и весь Двор уже собрались и ожидают, и что его опоздание является несказанным оскорблением государыне.
Регент, подхватив юного короля под руку, ходил с ним по зале и тоже, по-видимому, уговаривая уступить. На что Густав достаточно громко, чтобы слышали все присутствовавшие, ответил: «Нет, я этого не желаю и ничего более подписывать не намерен». Раздосадованный всем происходящим, он удалился в свои апартаменты и запер дверь. Через некоторое время регент с поклоном передал русским его письменный ответ.
Вернувшись, Морков подошел к Платону Зубову и зашептал ему что-то на ухо. Императрица делала вид, что не замечает. Фаворит побледнел. Хочешь, не хочешь, а вводить государыню в известность о состоянии дел было нужно...
Ах, как он шел к ней! Брел по стенке, обходя стоящих, заплетая ногу за ногу, пока не увидел взгляда Екатерины. Тут он подбежал и попытался незаметно сунуть в руку записку короля... Она прочла одним взглядом [89] .
Страшно побледнела, потом кровь бурно прилила к ее щекам, лицо побагровело, глаза расширились, как при ударе. Императрица поднялась, челюсть ее отвисла и не подчинялась ей. Наконец, пролепетав нечто вроде того, что чувствует себя дурно, она тяжело оперлась на руку камер-фрейлины и покинула зал. С трудом добравшись до своих покоев, отослала всех, кроме Анны.
– Наглец, мальчишка, der kleiner K?nig... – сказала она с сердцем, после того как фрейлина помогла ей раздеться и лечь в постель.
– Ваше величество, не могло бы это быть происками недружественных вам сил...
– Отчасти, конечно... Он получил от французского Двора два миллиона и стал слишком смелым... Слишком, мой дружочек, слишком... Он даже не предполагает, как дорого может это ему обойтись. Французское золото превратится в пыль...
– Но как он мог не подумать о великой княжне? Как и все, я была уверена, что молодые люди искренне полюбили друг друга...
87
Копия этой любопытной записки сохранилась в мемуарах графини Головиной: «Проект. Я торжественно обещаю предоставить Ее императорскому высочеству государыне великой княжне Александре Павловне, моей будущей супруге и шведской королеве, свободу совести и исповедания религии, в которой она родилась и воспитывалась, и прошу ваше величество смотреть на это обещание, как на самый обязательный акт, который я мог подписать».
88
Морковы – дворянский род, происходящий из Новгорода. А. И. Морков (1747–1827) был видным дипломатом екатерининского века, по характеристике Н. Карамзина «знаменитым в хитростях дипломатической науки». Был с князем Д. А. Голицыным в Гааге, затем – послом в Стокгольме, где поддерживал сношения с недовольным дворянством против короля Густава III. Вернувшись, стал правой рукой канцлера Безбородко, а затем вошел в доверие фаворита П. А. Зубова, заполучив через его посредство всю иностранную переписку императрицы.
89
Ответ шведского короля также можно найти в мемуарах Варвары Николаевны Головиной. Она цитирует ее вслед за Проектом Екатерины II без обращения: «Дав уже мое честное слово Ее императорскому величеству в том, что великая княжна Александра никогда не будет стеснена в вопросах совести, касающихся религии, и так как мне казалось, что ее величество этим довольна, то уверен, что императрица нисколько не сомневается в том, что я достаточно знаю священные законы, которые предписывают мне это обязательство, что всякая другая записка становится излишней». Подписано: «Густав Адольф 11–22 сентября 1796 года».
127 
