92 
– Лантано, - не веря своим глазам, сказал Адамс.
Николас встал и вышел из Колесного Зала.
Оказавшись в темном коридоре, он в раздумье остановился. Вероятно, Лантано, с Футом или без него, все-таки прикончили Броза сегодня рано утром, а если не утром, тогда в середине дня. И проделано все было мастерски, как и надлежит профессионалам. Они "по необходимости" выбрали своей целью дряхлеющий старческий мозг, потому что заменить этот орган никакой возможности не было: если уж сдавал мозг, то все было кончено. И ничем уже нельзя было помочь.
Броз, подумал он, мертв. В этом нет никаких сомнений. Выступление "Йенси" доказывает это. А больше нам никто ничего и не расскажет.
Правление йенсенистов, обман, продолжавшийся тринадцать лет, или сорок три года, если начинать отсчет с момента появления фильмов Фишера, закончился.
На счастье или на горе.
К нему подошел Адамс, оба молчали. Потом Адамс заговорил:
– Сейчас все зависит от Рансибла и Фута. Может быть, им удастся загнать Лантано в угол. Утихомирить его. Добиться того, что члены американского правительства в старое доброе время называли "равновесием сил". Возможно, для этого его придется вызвать в Совет Реконструкции и настоять, чтобы… - Он махнул рукой. - Богу одному известно, что теперь делать. Я надеюсь все же, что они что-нибудь придумают. Началась неразбериха, Ник, даю вам честное слово, я чувствую это, хотя нахожусь здесь, а не там, началась ужасная неразбериха, и будет она продолжаться очень долго.
– Но люди начнут выходить на поверхность, - сказал Николас.
– Я хотел бы увидеть, как Лантано, или тот, кто теперь программирует "чучело", объяснит бывшим обитателям убежищ, почему они оказались в гигантском, раскинувшемся на тысячи миль парке, а не среди радиоактивных развалин!
Адамс усмехнулся, лицо его исказила гримаса, отразившая противоречивые мысли: он лихорадочно обдумывал различные варианты - в нем снова ожил сотрудник Литературного отдела Агентства.
– Что же они, - размышлял он вслух, - кем бы они ни были, скажут сейчас людям? Можно ли придумать что-нибудь правдоподобное? Мне лично ничего в голову не приходит. По крайней мере, пока. Хотя, Лантано… У него, Ник, богатая фантазия. Он талантлив. Необычайно талантлив. Он, вероятно, выйдет из положения.
– Вы полагаете, - спросил Николас, - что самая большая ложь еще впереди?
После долгой паузы - он напряженно размышлял, - Адамс ответил:
– Да.
– А правду они не могут сказать?
– Что?! Ник, да поймите вы, что какая бы там ни сложилась ситуация, кто бы из этой шайки не прикарманил на время все козыри, после всего, что сегодня там произошло, у них теперь появилась прямо-таки работенка не из легких. Совсем не из легких, Ник. Им придется объяснить, откуда взялся ухоженный, с аккуратно подстриженным газоном парк, покрывший всю планету.
И объяснить это, причем самым убедительным образом, им придется не вам и не мне, и не парочке бывших жителей убежищ, а сотням, сотням миллионов обозленных, недоверчивых людей, которые будут отныне придираться к каждому слову, услышанному с телеэкрана! Хотели бы вы попытаться безукоризненно справиться с этой задачей, Ник?
– Нет, мне это не по нутру, - ответил Николас.
– А я бы попробовал. - Лицо Адамса исказило страдание, показавшееся Николасу отражением подлинной, захватывающей страсти. - Вот теперь я хотел бы поработать! Я хотел бы оказаться прямо сейчас в Агентстве, в моей конторе, в доме 580 по Пятой авеню - и заняться выпуском в эфир этой передачи. Это ведь моя работа! Это была моя работа. Но меня пугали туман и одиночество, я позволил им сломить меня. Но теперь я могу возвратиться, и они уже ничего со мной не сделают, я этого не допущу! Потому что ведь это так важно, мы работали над этим все годы. И вот наступил момент, когда мы должны все объяснить. А я здесь, я скрываюсь, я в убежище!
Он страдал, он испытывал чувство утраты, осознавая, что отрезан от своих коллег. И чувство это становилось все сильнее, как будто бы его гортань, до самого желудка, заткнули кляпом и он, лишившись воздуха, мог в любой момент рухнуть на землю. Адамс ловил ртом воздух. Тщетно. И все-таки он не сдавался.
– Все кончено, - сказал Николас, вовсе не собираясь его утешать, для вас лично и для всех йенсенистов.
Потому что, подумал он, я расскажу им правду.
Они молча посмотрели друг на друга. Адамсу казалось, что он сорвался в пропасть. И между ними внезапно выросла стена. И они оказались по разные ее стороны. Навсегда.
92 
