очень нудно 
47 
— Аля, ну что тебе жалко? — говорил он. — А вдруг поможет?
— Что поможет? Атропин? Я же тебе русским языком сказала: он всего-навсего расширяет зрачок! Но не лечит!
— Разве? — удивлялся отец.
Невежа! Алина злилась. Потом успокаивала себя: ну, что с него взять? Всю жизнь у токарного станка. Пусть хоть пьет свой атропин! И тауфон! И еще кучу всякой дряни!
Пузырьки отец выбрасывать не давал. Когда ему перевалило за шестьдесят, в нем вдруг проснулась скупость, которая была сродни скупости первой жены. Он все чаще ее вспоминал и, поди ж ты! Считал, что жили они замечательно!
— Бывало, и водочка на столе, и селедка с зеленым лучком, — вздыхал он. — Огурцы соленые бочковые, помидоры тоже…
— Я тебе икры привезла.
— Что икра? Вот раньше бывало…
— Масло было масленее, трава зеленее, а проезд в метро стоил пять копеек.
— Что метро? Огурцы были бочковые. Помидоры. А сейчас — в банках. Люди в кинотеатры ходили. Какие очереди бывало выстраивались! А сейчас видиков накупили, или этих, как их там? Забыл. Вот память стала, а?
— Раньше было лучше не потому, что все было дешево. А потому, что ты был молодым. Тогда тебе любая проблема была по плечу. Ты внимания не обращал на бытовые неудобства. А теперь тебе нужен комфорт, а вовсе не очередь в кинотеатр.
— Много ты понимаешь! — начинал дуться отец.
— Хочешь, я куплю тебе новый мобильный телефон, а в нем будет телевизор? — спрашивала она, заранее зная ответ.
— Эх, Аля! Зачем мне? Да и вижу я плохо. Съездила бы ты лучше в аптеку.
Она выходила из родительской квартиры, машинально нащупывая в сумочке, через лакированную кожу, упаковку с гигиеническими салфетками. Ей хотелось вымыть руки, и поскорее. Отец впадал в старческий маразм.
В тот вечер, после ухода Юрия Грекова, Алина вновь подумала, что только он у нее и остался, отец. Родная душа. Прикрыв глаза, Алина вспоминала события последнего года. Сколько же всего случилось!..
Зазвонил мобильный телефон. Алина вздрогнула и открыла глаза. Надо же! Отключилась! Она уже поняла, что это ожидаемый ею дизайнер.
— Слушаю, — сказала она в трубку. Женщина сразу же начала извиняться. На кольцевой, мол, огромная пробка, никак не может выехать из нее и потому опаздывает.
— На пробки надо время закладывать, — сухо сказала Алина. — Я давно уже вас жду. Меня не устраивает такая работа!
И вновь поток извинений. Женщина говорила безостановочно. Алина уже подумывала отказаться от ее услуг, но потом вдруг вспомнила Юрия Грекова и вздохнула: «Какие пустяки. Опоздание дизайнера — пустяки». И сказала в трубку:
— Хорошо. Как приедете, так и приедете. Я не занята.
Пробка. Вот так.
И тут раздался звонок в дверь. На этот раз Алина Одинцова проявила осторожность. Она уже знала, что человек, которого ждет, стоит в пробке и приедет не скоро, а больше она никого видеть не хочет. Хватит Юрия Грекова. Алина подошла к двери и посмотрела в глазок.
На крыльце стояла женщина в очках. Ее лицо показалось знакомым. Алина напрягла память. Ах да! Та самая серая мышка, которая иногда сидела в машине рядом с интересным Юрием Грековым! Его жена! А имя? Как ее имя?
Ха-ха! Следует ожидать сцены ревности? Жена следит за мужем? Что ж, такое сокровище, как он, да с такой неприметной внешностью, как у нее, надо сторожить.
Женщина в очках с толстыми стеклами еще раз неуверенно надавила на кнопку электрического звонка. Алина немного подумала и открыла дверь.
— Что вам угодно? — холодно спросила она.
— Я… Извините… — промямлила гостья.
Нет, сцены ожидать не приходилось. Маленькая серая мышка, похоже, не умеет выяснять отношения.
Алина окинула гостью оценивающим взглядом. А фигурка неплохая. Одета безобразно — это да. И очки. Эти отвратительные очки с толстыми стеклами! Алина вспомнила себя лет десять назад и сжалилась:
— Заходите.
— Меня зовут Ниной. Нина Грекова. Вот так оно все и началось.
ТРЕТИЙ ЧАС В ПРОБКЕ
«Жигули»…
Петров набрал номер Нининой сестры.
Когда в трубке раздался женский голос, Греков передернулся с отвращением: Валентина. Валька. Она всегда говорит громко, почти визжит. Отвратительная особа!
Все только удивлялись, как же не похожи сестры. Младшая, Нина, сдержанная, воспитанная, застенчивая. Чуть что — заливалась краской. Слова грубого не скажет, в просьбе никому не откажет. Сама деликатность. И институт закончила. Любимое занятие — книжки читать, а как оказалось, и писать.
47 
