очень нудно 
246 
Когда мое мокрое паломничество приблизилось к завершению и впереди замаячил гараж, нос у меня уже перестал течь, а поднявшийся ветер разогнал над головой тучи. И все же беспокойство мое возвращалось, снова и снова тявкая БЕРЕГИСЬ БЕРЕГИСЬ, на сей раз приводя в качестве аргумента слишком поздний час: ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ОНИ ПОЙМАЮТ ТЕБЯ… И тут, когда я бы потратил еще час на препирательства вокруг этого довода, он сам собой испарился: не успел я сойти с шоссе на гравий, как увидел брата Хэнка собственной персоной во взмывшем пикапе – лицо напряжено в очевидном намерении добраться до города, для того чтобы отыскать старика, – в этом я не сомневался.
Это видение рассеяло мою очередную уловку, и, даже не задумавшись, откуда у Хэнка мог взяться пикап, если старик до него не доехал, я отправился к лодке, уже не в состоянии сочинять какие-либо отговорки. «Вот твой шанс войти в игру, – сказал я себе, – безопасность обеспечена, никаких ловушек, путь свободен».
Пытаясь убедить себя, что я рад тому, что обстоятельства расчистили мне дорогу.
И действительно, казалось, путь открывается все шире и выглядит все заманчивее. Выхолощенные и вдруг съежившиеся тучи неслись над макушками деревьев, вспять к океану за новым грузом, оставляя землю заморозку. И лодка, когда я снял брезент, оказалась сухой. Лунные блики мигали, как ртуть, на моторе, указывая моим рукам нужные действия; веревку стартера не заело, мотор завелся с первой же попытки и загудел ровным, наполненным звуком; швартовы слетели со сваи при одном моем прикосновении, и нос лодки развернулся точно к дому, как стрелка компаса. Из блестящего от измороси леса донесся рев лося, кричавшего не то от похоти, не то от холода, – не знаю, знаю лишь одно: этот высокий, пронзительный клич подхлестнул меня, словно мелодия флейты сатира. Свет из окна Вив стелился ко мне по воде сияющим ковром… путеводной звездой светил мне на сумрачной лестнице… мягко струясь из-под двери. Все было безукоризненно. «Я буду истинным мустангом, – говорил я себе, – живым воплощением Казановы…» – и уже занес руку, чтобы постучаться, как меня обуял новый страх: что, если у меня не получится. – Я ЖЕ ГОВОРИЛ ТЕБЕ – БЕРЕГИСЬ! – Что, если я разгонюсь, как мустанг, и все будет напрасно!
Кошмар такой перспективы потряс меня до глубины души: после маминого самоубийства неудачи преследовали меня в этой области, а сейчас, когда прошло уже несколько месяцев после последней бесплодной попытки, на что я мог рассчитывать? Может, потому-то я и медлил так долго, может, об этом-то и предупреждал меня Верняга, может, надо…
Но тут из комнаты донесся голос: «Входи, Ли», и я понял, что бежать слишком поздно, даже если эта угроза была реальной.
Я приоткрыл дверь и просунул в щель голову.
– Только сказать «привет», – произнес я и прозаично добавил: – Шел пешком из города…
– Я очень рада, что ты здесь, – ответила она и добавила более жизнерадостно: – А то мне тут одной уже стало становиться страшновато. О Господи! Ты вымок! Садись к рефлектору.
– Мы расстались с Генри в больнице, – робко промямлил я.
– Да? И куда же он отправился, как ты думаешь?
– Ну, куда мог отправиться Генри? Вероятно, за новой порцией гилеадского бальзама…
Вив улыбнулась. Она сидела на полу с книжкой в руках перед пышущим, гудящим оранжевым рефлектором. На ней были узкие зеленые брюки и одна из клетчатых шерстяных рубах Хэнка, которая – я мог поспорить – так колется, так колется. Сияние электрических спиралей отражалось от ее лица и волос, и от этого казалось, что они влажно струятся глубокими роскошными волнами.
– Да, – повторил я, – наверное, зашел к Гилеаду за бальзамом…
После вводных приветствий и «как ты думаешь?», а также напряженной тишины, наступившей вслед за этим, я киваю на книгу:
– Я вижу, ты продолжаешь совершенствоваться.
Она улыбается:
– Это Уоллес Стивене. – С извиняющимся видом она поднимает на меня глаза. – Не знаю, все ли я понимаю…
– Не думаю, чтобы это кому-нибудь удавалось.
– …но мне нравится. Ну, даже если я не понимаю, я все равно что-то чувствую, когда читаю. В некоторых местах я ощущаю счастье, другие – просто смешные. А порой, – она снова опускает глаза к книге, лежащей у нее на коленях, – меня охватывает такая тоска.
– Тогда я уверен, что ты понимаешь все! Мой энтузиазм повлек за собой еще одну напряженную паузу, потом она снова вскинула голову:
246 
