очень нудно 
32 
– Сады одарят меня яблоками; воздух благоухает теплой мятой и ежевикой – да что говорить, я слышу зов родины. Кроме того, у меня там остался должок.
– О Боже!.. – Он попытался возражать, но я, не обращая внимания, продолжил – теперь меня уже было не остановить:
– Нет, послушай: я получил открытку. Позволь, я воссоздам для тебя всю картину, конечно немного в сжатом виде, так как скоро начнется посадка на мой автобус. Нет, слушай, получилась действительно восхитительная по законченности виньетка: я возвращаюсь после прогулки по берегу – до Моны и обратно; к ней я не заходил – там была ее чертова сестрица; ну, в общем, я прихожу после прогулки, которая всегда для меня означала своего рода «быть или не быть», и, решительно откашлявшись, наконец принимаю решение «оказать сопротивление и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними».
– Хорошо, Ли, продолжай. Но что ты…
– Ты слушай. Выслушай меня. – Я нервно затягиваюсь сигаретой. – Твои реплики только нарушают размер.
Поблизости раздается механический дребезжащий звук. Какой-то пухлый Том Сойер включил рядом с моей плексигласовой будкой игральный автомат – в истерическом подсчете астрономических цифр, выскакивая со скоростью автоматной очереди, замигали лампочки. Я увеличил обороты.
– Я вошел в наш аккуратнейший бардак. Дело было около полудня, чуть раньше. В квартире холод, так как ты снова оставил открытой эту чертову дверь в гараж…
– Черт возьми, если бы я не впустил немного прохладного воздуха, ты бы вообще никогда не вылез из кровати. Так какое ты принял решение? Что это значит – ты принял решение?
– Тесс. Слушай внимательно. Я закрываю дверь и запираю ее на замок. Мокрым кухонным полотенцем затыкаю щель под дверью. Проверяю все окна, затаенно и не спеша двигаюсь по плану. Затем отворачиваю все краны у газовых обогревателей – нет, подожди, ты слушай, – включаю все горелки на этой жуткой засаленной плите, которую ты оставил… вспоминаю, что в водогрее остался огонь… возвращаюсь, набожно склоняюсь к окошечку, чтобы задуть его (пламя символично горит из трех форсунок, образуя огненный крест. Моя невозмутимость заслуживает аплодисментов: я задержал дыхание. «Есть Божий замысел в картине… та-та-та нашего конца»). Затем, удовлетворенный сделанным, я снимаю ботинки, – обрати внимание: джентльмен до последней минуты, – залезаю в постель и жду наступления благословенного сна. «Какие сны в том смертном сне приснятся?» Потом. Я решаю закурить – даже безумный датский принц не отказал бы себе в последней сигарете, я имею в виду, если бы этот трусливый слюнтяй обладал моим мужеством и имел сигареты. И именно в этот момент – заметь, как точно выбрано время! – в маленьком окошечке, ну знаешь, над щелью для почты, появляется призрачная рука и роняет свое послание, зовущее меня домой… И в тот самый миг, когда открытка планирует на пол, я щелкаю зажигалкой, и все стекла в доме разлетаются вдребезги.
Я помолчал. Питере не издал ни звука, пока я затягивался еще раз.
– Вот так. Как всегда – очередное фиаско. Но на этот раз с довольно удачным исходом, тебе не кажется? Я ничуть не пострадал. Разве что немного обгорел – ни бороды, ни бровей, – но невелика потеря. Да, часы остановились; хотя, дай-ка посмотреть, ну вот, снова идут. Бедный почтальон, правда, пересчитал все ступени и угодил в куст гортензий. Боюсь, когда ты вернешься домой, его труп уже объедят чайки, но ты сможешь его опознать по почтовой сумке и форменной фуражке. Ну все, тут рядом с моей будкой ревет совершенно озверевший автомат, так что я тебя все равно не слышу. Ты просто выслушай меня до конца. Несколько минут я пребывал в довольно неприятном состоянии, пытаясь понять, почему я не умер, потом встал и подошел к двери. А, да! Я вспомнил: первое, что пришло мне в голову после взрыва, – «Ну и дунул же ты, Леланд!» – мило, не правда ли? Я поднял открытку и с возрастающим недоумением принялся расшифровывать карандашные каракули. Что? Открытка из дома? Зовут вернуться и помочь? Как своевременно, учитывая, что последние три месяца я прожил на иждивении своего трудолюбивого соседа… И тогда, слышишь, я услышал тот самый голос. «БЕРЕГИСЬ!» – прогудел он со зверской безапелляционностью нахлынувшей паники. «БЕРЕГИСЬ! СЕКИ СЗАДИ!» Я говорил тебе об этом голосе. Мой старый добрый приятель, старейший из всего моего ментального директората, справедливый судья всех моих душевных раздоров – его легко отличить от остальных членов правления – помнишь? – по громкому и непререкаемому голосу. «Берегись! – орет он. – Секи сзади!» Я резко оборачиваюсь, и – ничего. Еще раз – пусто, еще, все скорее и скорее – голова начинает кружиться, в глазах мелькают черные точки, но все безрезультатно. А знаешь почему, Питере? Потому что, как бы быстро ты ни поворачивался, тебе никогда не удастся отразить нападение сзади.
32 
