очень нудно 
171 
— Ирина Сергеевна?..
— Да, налейте еще.
За столом зазвякало и забулькало. Процесс вяло, но пошел, раздались нерешительные голоса, шорох, звон тарелок. Серебрякова, непривычная к выпивке, сразу захмелела.
— Вы бутерброд съешьте, Ирина Сергеевна, — посоветовал Леонидов. — А то худо станет.
— Худо мне с утра было. А сейчас уже наплевать. — Серебрякова откинулась на грязную спинку дивана.
— Вы же не засвидетельствовали самоубийство управляющего.
— Зато я его достоверность оплатила.
— Взятка? — Леонидов придвинулся к ней вплотную.
— А что, вы никогда денег не берете?
— Может, повода не было? Я сам теперь не знаю, что я могу сделать, а что не могу. Значит, Семеркину отвалили?
— Семеркину, эксперту. Какая разница?
— А если я расскажу?
— Вы что, в детском садике? А я думала, Алексей, вы уже успокоились.
— И кого вы покрываете?
— Себя. Собственный покой и благополучие. От меня слишком многим что-то надо, я для себя не живу. Вы представляете, что значит искать новых людей, доверять им, сомневаться, приживутся ли они на фирме, не сбегут ли, не заложат? Я не в том состоянии, чтобы все начинать сначала. Я вообще не тот человек, который может возглавить дело и взять на себя полную ответственность. Одна надежда, что сын подрастет, и я должна для него что-то сохранить. Не деньги, нет, людей, на которых можно опереться. Кто будет его учить? Институт, колледж, университеты за границей? Все это теория. Можно знать, как надо, и таких дров наломать!
— Что же, значит, себя оберегаете? Разумно. Сначала я должен был позаботиться о том, чтобы ничего не случилось, устрашить, так сказать. Потом, когда кто-то сорвался с цепи, вы все-таки начали его прикрывать. Организатора уже знаете или наугад действуете?
— Леша, я пьяная, но молчать могу.
— Ясно. Еще опасаетесь, что я из-под контроля выйду?
— Вы лицо материально не заинтересованное.
— Остальные, значит, вашими деньгами повязаны? Люди гибнут за металл. Не ново, но в наше время весьма актуально.
— Алексей, я думала, женитьба повлияла на вас в лучшую сторону. Послушайте одинокую несчастную женщину, родите еще одного ребенка. Успокойтесь.
— У вас же все есть, что же вам мешает быть счастливой?
— Пустота. Я пойду прилягу, что-то мне и впрямь нехорошо. Не надо пить, если не умеешь.
— Вам помочь?
— Думаете, до кровати не дойду?
— Все-таки большинство присутствующих — ваши подчиненные. Надо сохранить лицо. — Он встал, поддержал Серебрякову под локоть и сделал вид, что увлечен беседой и продолжит разговор со своей спутницей в другом месте. Они протиснулись вдоль стола, и Алексей помог расслабившейся даме дойти до ее люкса. В номере он бережно опустил Ирину Сергеевну на кровать.
— Алексей, вы с нами завтра едете?
— Да, конечно. А на похороны можно?
— Зачем?
— Так. У меня так много впечатлений, что создалось ощущение, будто мы с покойным Павлом Сергеевичем были хорошо знакомы.
— Если душа просит, можем вместе поехать.
— Спасибо. Отдыхайте.
Леонидов неслышно прикрыл дверь, пошел обратно к столу. Там не веселились, конечно, но разговаривали весьма оживленно. Бутылки стремительно пустели. Саша уже вовсю ворковала с Анечкой, удерживая одной рукой Сережку и пытаясь впихнуть ему бутерброд. «Вот тоже спелись», — вздохнул Леонидов, не понимая до конца, нравится ему это или нет. До сих пор он был главным посвященным во все секреты жены и немного ее ревновал.
Остаток вечера прошел спокойно. Напился только инициативный юный Коля, которого Марина Лазаревич быстренько убрала со сцены. Остальные хотели бы забыться, но знали меру: призраки еще недавно живших и деятельных главных людей фирмы тревожили воображение. Но их уже не было на свете, а никаких катаклизмов не случилось. И кто-то уже начал обсуждать перспективы работы на фирме в свете последних событий, другой примерял к себе новую должность, третий облегченно вздыхал оттого, что все так удачно обошлось. Короче, все были при деле, один Леонидов неприкаянно путешествовал от рюмки к рюмке. Барышев тоже его бросил, подсев к своей и его жене и вклинившись в их разговор. Часов в двенадцать, когда отдыхающие начали расходиться, Алексей неожиданно пошел к себе в комнату и принес оттуда подушку и теплое одеяло. Бросив все это на продавленный диван, он демонстративно расстелил на нем казенное барахло и пьяным голосом заявил:
171 
