очень нудно 
49 
Пальцы, потеющие переработанным винтом, намертво вцепились в рецепт. Пока отпускаются стоящие впереди, подушечки прорастают миллиардами псевдоподиев, которые присасываются к бумаге, обволакивая ее своей слизью и гнусными выделениями. Несколько минут – и на рецепте невозможно будет прочесть корявую надпись Sol. Solutani 50,0.
– Что у вас?
– Солутан есть?
– Только по рецептам.
– Пожалуйста…
Измочаленная, проеденная кислотами и щелочами, прожженная утюгом, потом и слезами наступающего отходняка терка отрывается от руки и вместе с ошметками пальцев со всхлипом падает на стекло перед аптекаршей. А под стеклянной баррикадой уже лежит ее сестра, источающая вонь застреманного на месте преступления наркомана. Сквозь прозрачную тюрьму она посылает ультразвуковые призывы о помощи, но красный карандаш, который своей кровью загубил попытки сняться с ломки, работает как источник шумовых сигналов, не дающих использовать ее по святому назначению.
В руке тетки появляется авторучка.
Неужели? – Проносится по всем извивам Червя. Но шарик стержня, не коснувшись бумаги, проносится мимо.
– У нас сейчас нет.
– А не подскажете, где это может быть? Мой дед…
– Нет, не знаю. Возьмите рецепт…
– А?…
– Следующий.
Негромкое похлопывание холеной руки аптекарши превращается в смертельно меткую очередь из Калашникова. Отброшенный инерцией пуль, торчок вываливается сквозь витрину на жесткий асфальт. Его друг подбегает и начинает зубами выковыривать из неудачника пули, не забывая закусить свежей кровью, в которой может быть остались следы вчерашней ширки.
Старики и старухи танцуют вокруг них ламбаду, как платочками размахивая простынями бесплатных терок и сверкая бельмами желтых, как у гепатитных больных, глаз.
– Наркоман!… Наркоман!…
Не удался вам обман!… – Поют они гнусными скрипящими голосами, которые перерастают в вой милицейской сирены. Сам танец сменяется стробоскопическим мельканием синюшных тел, плоть исчезает и из воздуха выкристаллизовывается раковая шейка, прибывшая свинтить нарушителей венозного спокойствия. Менты окружают лежащих у аптечных дверей, но поздно, их тела превращаются в реактивных гусениц, которые включают сопла и рассредоточиваются на местности, орошая стражей порядка вонючим калом.
Поход по Великому Джефому Пути продолжается.
Поход, имеющий начало, теряющееся в веках вечного зашира, и не имеющий конца. Марафон, с тысячами промежуточных финишей, на которых надо всучить недоверчивой тетке измятую бумажку и получить взамен банку, пахнущую Толутанским бальзамом. Бег, в результате которого каждый атлет становится профессионалом в игре на самом странном музыкальном инструменте – баяне со струнами. На инструменте, который воздействует непосредственно на кору головного мозга.
Гусеницы, перебирая сотней ножек, вваливаются в очередной драгстер. Одна, зыркая сложнофасеточными смотрилами, реагирующими на появление кокарды в радиусе ближайших световых лет, стоит на стреме, делая вид, что разглядывает список ближайших аптек. Другая, подобострастно изогнувшись, пытается втолковать тупой бабке в полукруглом окошке, что ему не нужны ни бронхолитин, ни теофедрин, что она целенаправленно ищет одно-единственное лекарство, и другое не сможет помочь Почетному Астматику, Заслуженному Больному Советского Союза господину Эпхману В.В.
Великий Джефой Путь зовет дальше, и нет возможности с него свернуть.
Оставляя за собой след из бычков, мочи, слизи, градом скатывающейся с покрытых заскорузлой от миллиардов следов от инъекций кожей тел, они блуждают от каличной к драгстеру, от кормушки к кресту, от терочной к апытеке и дальше, дальше, дальше… Прижимаясь друг к другу, поддерживая друг друга, обвиваясь друг о друга, они предаются воспоминаниям. Их мало. Они однообразны, как копейки, отличающиеся лишь годом выпуска и потертостью. Но торчки вспоминают, смакуя каждое движение, приводившее их за ворота обрыдшего существования в царство вселенского властителя по фамилии Эйфория.
А помнишь, в 85-м джеф стал по теркам? А я в 86 весной драгу нарыл, в которой без вытерок. Месяц на ней пасся, пока не застремал…
О!…
А помнишь, как раньше? Заходишь в безтерочный отдел, мажористый, с пионерской удавкой, говоришь: «Мне двадцать пузырьков эфедрина.» Тебя спрашивают: «Мальчик, зачем тебе столько?» А ты им гордо так: «А мне в школе задание дали. Мы с ним на химии будем опыты делать.»
49 
