67 
Зина помолчала секунду, а потом продекламировала:
- Поля Аркадии пусты.
- Не выйдут нимфы на опушку;
- Да, мир взлелеяли мечты;
- Потом он истину игрушкой
- Себе избрал, но и она
- Уж надоела – и скучна.
– Этим стихотворением начинается первый сборник Йетса, – пояснила она.
– Я знаю это стихотворение, – сказал Эммануил. – Оно кончается так:
- Возьми, я для тебя сберёг
- Из мака сонного венок:
- Ведь есть и в грёзах утешенье.
«Утешенье» можно понимать как «утвержденье», – пояснил он.
– Сама знаю, – сказала Зина. – Так ты что, не согласен с этим стихотворением?
– Истина лучше грёз, – сказал Эммануил. – И это тоже утешение. В этом самая коренная истина – в том, что истина лучше любой, пусть и самой приятной, лжи. Я не доверяю этому миру, потому что он чрезмерно угодлив. Твой мир слишком хорош, чтобы быть реальным. Твой мир – это своевольный каприз. Когда Херб Ашер увидел Линду Фокс, он увидел обман, и этот обман лежит в самом сердце твоего мира.
И с этим обманом, сказал он себе, я покончу.
И я заменю его, сказал он себе, верифицируемой реальностью. Которую ты отвергаешь.
Реальная Фокс будет более приемлема для Херба Ашера, чем любые грёзы. Я это знаю; я готов поставить на это утверждение всё что угодно. На том я стою.
– Это верно, – сказала Зина.
– Любая кажущаяся, услужливая реальность вызывает подозрения, – сказал Эммануил. – То, что подстраивается под твои желания, не может не быть фальшивкой. Я вижу это здесь. Ты хотела бы, чтобы Николай Булковский не имел огромного влияния; ты хотела бы, чтобы Фултон Хармс был мелкой сошкой, а не исторической фигурой. Твой мир выполняет твои желания, и это выдаёт его с головой. Мой мир упрямится. Мой мир не уступает. Реальный мир не может не быть упрямым и неподатливым.
– Мир, убивающий тех, кто вынужден в нём жить.
– Это не всё, что можно о нём сказать. Мой мир не настолько плох; в нём есть многое, кроме смерти и страданий. На Земле, на реальной Земле, есть и красота, и веселье, и… – Эммануил осёкся; он попался в ловушку, она снова выиграла.
– Так, значит, Земля не так уж и плоха, – сказала Зина. – Её не следует карать огнём. Ведь есть и красота, и веселье, и хорошие люди. Несмотря на велиалово правление. Я тебе это говорила, когда мы гуляли под японскими вишнями, а ты со мною спорил. Ну и что же скажешь ты теперь, Господь Воинств, Бог Авраама, Исаака и Иакова? Разве ты не подтвердил мою правоту?
– Умеешь ты, Зина, обвести вокруг пальца, – признал Эммануил.
В глазах у Зины плясали озорные искорки.
– А если так, – улыбнулась она, – отложи великий и страшный день, предречённый тобою в Писании. О чём я тебя уже просила.
Сейчас он впервые ощутил поражение. Это надо же было податься на её уловки и наговорить глупостей. Хитрая она всё-таки, хитрая и умная.
– Как сказано в Писании, – сказала Зина, – «Я, Премудрость, обитаю с разумом, и ищу рассудительного знания».
– Но ты же сказала мне, что ты – не Божественная Премудрость. Что ты ею только притворялась.
– Это уж ты сам разбирайся, кто я такая, я не стану делать это за тебя.
– А тем временем ты будешь водить меня за нос.
– Да, – кивнула Зина, – потому что это тебя расшевелит.
– Так вот это зачем! – поразился Эммануил. – Ты устраиваешь все эти штуки, чтобы меня пробудить! Точно так же, как я пробудил Херба Ашера!
– Возможно.
– Так, значит, ты – мой пробуждающий стимул? Я думаю, что я сотворил тебя, чтобы вернуть себе память, чтобы вернуть себе себя, – подытожил он, пристально глядя на Зину.
– И вновь возвести тебя на твой престол, – добавила Зина.
– Так что же, да или нет?
Зина сделала вид, что не может оторваться от управления машиной.
– Отвечай.
– Возможно, – сказала Зина.
– Но если я сотворил тебя, я могу…
– Ты сотворил всё, что только есть, – перебила его Зина.
– Я тебя не понимаю. Я не могу за тобой уследить. Ты танцуешь, приближаешься ко мне, а затем вдруг увиливаешь.
– А в результате ты пробуждаешься, – сказала Зина.
– Да, – кивнул Эммануил, – и отсюда следует вывод, что ты – пробуждающий стимул, который я сам когда-то установил, зная, что мой мозг будет травмирован и я утрачу память. И ты, Зина, раз за разом возвращаешь мне мою истинную природу. А тогда… тогда я, пожалуй, знаю, кто ты такая.
67 
