80 
– Ну, в общем-то… – растерянно промямлил Хармс.
– Позвольте мне повернуть этот вопрос иначе, – продолжил ведущий; он чувствовал себя совершенно уверенно, полностью контролировал ситуацию. – Не задержала ли Церковь экономический и социальный прогресс этих стран на многие столетия? Не является ли Церковь, по сути своей, реакционной организацией, все усилия которой направлены на обогащение меньшинства за счёт безжалостной эксплуатации большинства, организацией, спекулирующей на людской доверчивости? Вам не кажется, кардинал, что такая картина очень близко соответствует положению вещей?
– Церковь, – потерянно начал Хармс, – заботится о духовном благополучии человека. Она берёт за себя ответственность за его душу.
– Но не за тело.
– Коммунисты порабощают как тело человека, так и душу. – Голос Хармса постепенно набирал силу. – Церковь…
– Извините, кардинал Фултон Хармс, – прервал его ведущий, – но мы исчерпали отведённое нам время. Мы беседовали с…
– … освобождает человека от первородного зла. Ведущий взглянул на него с почти нескрываемой ненавистью.
– Человек рождён во грехе, – сказал Хармс, окончательно запутавшийся в своих мыслях.
– Благодарю вас, кардинал Фултон Стейтлер Хармс, – сказал ведущий. – А теперь посмотрите рекламу.
Хармс едва не застонал от отчаяния. Порою мне чудится, думал он, выбираясь из роскошного кресла, в которое его усадили, порою мне чудится, что я знал когда-то лучшие дни. Он не понимал, откуда берётся такое ощущение, но оно его не покидало. А теперь я должен лететь в эту задрипанную Колумбию, думал он. Второй раз; я уже был там однажды и сократил свой визит до последнего возможного предела. А теперь вот, пожалуйста, снова лети. Они дёргают меня как марионетку, туда-обратно. В Колумбию, домой в Детройт, потом, высунув язык, в Балтимор и снова в Колумбию. И я, кардинал, должен со всем этим мириться? Об меня же просто ноги вытирают.
Нет, думал он, пробираясь к лифту, это не лучший изо всех мыслимых миров. А этот дневной ведущий меня буквально оскорблял.
Libera me Domine, воззвал он в сердце своём, спаси меня, Господи. Почему он меня не слушает? – думал Хармс в ожидании лифта. А может быть, коммунисты правы и нет никакого Бога. А если Бог всё-таки есть, он оставил меня своими заботами.
Прежде чем отсюда улетать, решил он, я справлюсь у своего брокера насчёт офисных зданий. Если хватит времени.
– Ну вот, вернулась. – Райбис Ромми-Ашер вяло прошлёпала в гостиную и сняла пальто. – Врач говорит, что это язва. Дивертикул луковицы двенадцатиперстной кишки, говоря на их жаргоне. Нужно принимать фенобарбитал и пить «Маолокс».
– Болит? – безразлично поинтересовался Херб Ашер; он копался в своей фонотеке, разыскивая Вторую симфонию Малера.
– Ты не мог бы налить мне молока? – попросила Райбис, падая на диванчик. – Совсем почему-то нету сил. – Её лицо потемнело и заметно отекло. – И не ставь свою музыку громко, сейчас любые громкие звуки буквально лупят меня по голове. Почему ты дома, а не в магазине?
– У меня выходной. – Плёнка с записью «Второй» Малера наконец-то нашлась. – Я надену наушники, – пообещал он, – так что никаких звуков не будет.
– Я хочу рассказать тебе про мою язву, – сказала Райбис. – Я тут зашла по дороге в библиотеку и выяснила много интересного. Вот. – Она протянула ему большой конверт. – Я сделала распечатку одной недавней статьи. Существует теория, что…
– Я хочу послушать «Вторую» Малера, – сказал Ашер.
– До чего же это возвышенно. – В её голосе звучал горький сарказм. – Ну что ж, давай слушай.
– Я ведь всё равно ничего не могу сделать с твоей язвой, – попытался защититься Ашер.
– Ты мог бы хотя бы меня выслушать.
– Я принесу тебе молоко, – сказал Ашер. Ну что же это я веду себя как последняя сволочь? – думал он, направляясь на кухню. Мне бы только послушать «Вторую», и всё пришло бы в норму. Это единственная симфония, где используется много ротанговых инструментов. Руте, такая штука, похожая на маленькую метёлку, ею играют на басовом барабане. Жаль, что Малер не дожил до педали «вах-вах», иначе он точно использовал бы её в каком-нибудь из больших опусов.
Вернувшись в гостиную, он подал жене стакан молока.
– А чем ты тут всё это время занимался? – спросила она. – Так ведь ничего и не прибрано.
– Говорил по телефону с Нью-Йорком, – сказал Херб Ашер.
80 
