очень нудно 
99 
Глеб, конечно, был не против.
– А ты молоток, старлей, – сказал он. – Глаз-алмаз!
– Так ведь это вы там, у себя, в облаках парите, как горные орлы, – ответил участковый. – А я-то по грешной земле ногами хожу, вот и вижу то, чего вы сверху не замечаете. Земля, участок – для мента самая лучшая школа. Вот только засиживаться в ней не стоит, это я тебе авторитетно заявляю...
Осмотр участка и хозпостроек ничего не дал. Через полчаса они вернулись в дом – участковый предположил, что в доме может быть подпол и что копать могли там. Глебу ничего не надо было предполагать – живя здесь весной, он неоднократно спускался в упомянутый подпол за маринованными огурцами, солеными груздями и прочими украшениями стола, заготовленными мадам Мансуровой в количестве достаточном, чтобы пережить три голодные зимы. Сообщать об этом участковому он, естественно, не стал, предоставив тому самостоятельно искать люк, спрятанный под полосатым половичком в кухне. Разговаривать ему не хотелось: с того момента, как Глеб осознал, что может означать свежая земля на штыке найденной в сарае лопаты, все странности, с которыми они тут столкнулись, перестали казаться таковыми. Открытые двери, продукты в холодильнике, собранные в кучу листья, теплая зола в камине и обнаруженная почти в сотне километров от этого места хозяйская машина – все стало на свои места, всему нашлось простое, логичное, непротиворечивое объяснение, и оно очень не нравилось Глебу.
Увы, его мнением по этому поводу забыли поинтересоваться. Все шло по задуманному кем-то другим сценарию – незатейливому, простенькому, который теперь уже был понятен до конца, вплоть до финальной сцены. Глеб словно присутствовал на демонстрации скверного кинофильма – и скучно, и тошно, и все уже известно наперед, а изменить ничего нельзя. У него прямо как в кинотеатре имелся только один способ повлиять на ход событий: встать, повернуться и уйти, не досмотрев эту бодягу до конца. Однако воспользоваться этим способом он, увы, не имел права.
Поэтому все шло как шло, и Глеб нисколько не удивился, когда, спустившись в подвал и подняв дощатый настил, они увидели на земляном полу у себя под ногами прямоугольный участок старательно утрамбованной, но предательски темной от не успевшей высохнуть влаги почвы.
Участковый присел на корточки, потыкал в землю пальцем и сказал:
– Мягкая. Тут копали, даже к бабке не ходи. А размерчик-то подходящий, – мрачно и многозначительно добавил он, еще раз окинув темный прямоугольник оценивающим взглядом.
Глеб не стал спрашивать, для чего, по мнению участкового, могла подходить лежавшая у их ног старательно замаскированная яма – все было ясно без слов. Он открыл рот, намереваясь отправить старлея Серегина на поиски понятых, но тут над их головами послышался какой-то шум.
Оба вздрогнули от неожиданности и, схватившись за оружие, посмотрели наверх. Там, наверху, в светлом квадрате открытого люка вдруг возникла вислоухая, брылястая голова с печальными и мудрыми, как у очень пожилого философа, темно-карими глазами.
– Тьфу на тебя! – с огромным облегчением произнес участковый и объяснил, обращаясь к Глебу: – Это Андреича псина. Альма! – позвал он. – Ты зачем, скотина, в чужой дом забралась? Альма, Альма!
Альма посмотрела на него сверху вниз долгим печальным взглядом, а потом вдруг уселась на краю люка, задрала морду к подбитому сосновыми досками потолку кухни, и по пустому дачному поселку полетел протяжный, тоскливый вой, от которого у Глеба по спине зябкой волной пробежали мурашки.
* * *
– Вот такие пироги, Ирина Константиновна, – сказал генерал Потапчук и очень аккуратно, без малейшего стука, положил на край стола мобильник, по которому только что перестал разговаривать.
Генерал разговаривал с Сиверовым, и то, что он услышал, ему очень не понравилось. Если, войдя в квартиру, Федор Филиппович выглядел просто озабоченным и изрядно уставшим, то сейчас он будто разом постарел на добрый десяток лет. У него даже движения стали какие-то стариковские – медленные, осторожные, словно ему приходилось преодолевать слабость отмирающих мышц, не забывая при этом о хрупкости старых, ломких, как сухой хворост, костей.
– Что-нибудь случилось? – встревожилась Ирина.
Некоторое время Федор Филиппович молчал, никак не реагируя на ее вопрос. Лицо у него было бледное и осунувшееся, взгляд – отрешенный, словно повернутый внутрь. Ирина попыталась вспомнить, есть ли в доме валидол, нитроглицерин или еще что-нибудь в этом же роде, но тут Федор Филиппович, будто очнувшись, провел по лицу ладонью, сел ровнее и посмотрел на нее вполне осмысленным, разве что немного печальным взглядом.
99 
