очень нудно 
120 
– Урод, – сказал Серый. – Доволен? Теперь давай вытирай, пока я тобой твою наскальную живопись не вытер.
– С-час, – сказал Рыжий, – разбежался. Что тебе не нравится-то? Красиво! Во всяком случае, я старался.
– Вытри, Рыжий, – негромко сказал Аверкин, затягиваясь сигаретой. – Не нужны вам сейчас особые приметы. Кто-нибудь посмотрит на твое художество, улыбнется, и в памяти у него останется зарубочка: проезжал, дескать, мимо зеленый «черкан» – грязный, и ребятишки на корме голую бабу намалевали… Да еще, не дай бог, номер запомнит. Зачем это надо? Кстати, – спохватившись, повернулся он к Серому, – ты номера сменил?
– – А то! – гордо произнес Серый. – Как-никак, на дно ложимся.
Аверкин одобрительно кивнул, но все-таки посмотрел на задний номерной знак джипа. Номер был, если ему не изменяла память, иркутский; документы, лежавшие у Серого в бумажнике, надо полагать, соответствовали этому номеру. «Нормально, – подумал Саныч, усиленно дымя сигаретой. – Сибирь – это как раз то, что надо. Там сейчас идет активный передел собственности, и концы оттуда тянутся в Москву и еще дальше – такие концы, что потянуть за них ни одна сволочь не рискнет. Да и то сказать: дернешь за веревочку в Иркутске или Хабаровске, а повалится кто-то в Москве, в правительстве… Вот и получается, что приехали братки из далекой Сибири в столицу решать какие-то свои вопросы, да что-то у них не срослось – завернули их обратно, да не просто завернули, а…»
«…А надо ли? – усомнился Саныч, наблюдая за тем, как Рыжий, открыв заднюю дверь „черкана“, роется в багажнике в поисках тряпки. При этом он дважды переставил с места на место новенькую алюминиевую канистру с бензином, и оба раза Аверкин вздрагивал – разумеется, незаметно для постороннего глаза, внутри собственной кожи, но вздрагивал. – Надо ли брать так круто? Все-таки ребята свои, почти родные… Да нет, – решил он, – надо. Сантименты хороши в мирное время, а у нас теперь война. Черт, как же это вышло, что я помимо собственной воли оказался втянутым в войну на полное взаимное уничтожение? Чтоб он сдох, этот Ремизов!»
Рыжий поставил на место канистру, кое-как затер свое художество куском промасленной ветоши, бросил тряпку в багажник и с лязгом захлопнул дверь. Теперь вместо рисунка и надписи на корме джипа свежо зеленела неровная полоса блестящей краски, резко контрастировавшая с окружавшей ее грязью.
– Можем ехать, Саныч, – сообщил Серый.
Аверкин растер окурок ботинком, задрал ногу, осмотрел подошву – не прилип ли бычок, вздохнул и хлопнул Серого по плечу.
– Аккуратнее там, – сказал он. – Стволов при вас точно нет?
– Да нет, нет, – ответил Серый. – Что это ты сегодня прямо не в себе? Суетишься чего-то, квохчешь, как наседка…
– А что, заметно?
– А ты думал!
– Беспокойно мне как-то, – искренне признался Аверкин. – Как-то мне не по себе…
– Оно и видно, – сказал Серый. – Стареешь, командир? Шутка, шутка! Ты не беспокойся, мы, как прибудем на место, сразу тебе позвоним.
«Туда еще телефон не провели, откуда ты звонить собрался», – подумал Аверкин, но вслух, разумеется, сказал совсем другое.
– Звонить не надо, – сказал он. – Этот Инкассатор – темная лошадка. Я до сих пор не знаю, на кого он работает и какими техническими возможностями располагает. Поэтому звонить можете только в самом крайнем случае, но и тогда представляться не надо – береженого Бог бережет.
– Бога нет! – весело заявил неугомонный Рыжий, стоя одной ногой на подножке джипа. Закатное солнце превращало его медные кудри в огненный нимб, а лица против света не было видно – только по голосу чувствовалось, что Рыжий улыбается. Все ему было трын-трава, и в плохом настроении он мог оставаться не более пятнадцати минут подряд.
– Знаешь, я в последнее время начал в этом сомневаться, – сообщил ему Аверкин. Он снова вынул из кармана сине-белую пачку «Голуа», повертел ее в пальцах, но передумал курить и убрал сигареты обратно в карман. – Откуда нам знать, что там, за чертой? Оттуда ведь еще никто не возвращался.
– Саныч, если что, я тебе обязательно дам знать, – смеясь, пообещал Рыжий. – Отпрошусь у тамошнего начальства, смотаюсь к тебе на часок и все подробно доложу, как там и что.
– Трепло ты рыжее, – сказал Аверкин. – Ну, давайте, давайте. Долгие проводы – лишние слезы.
У него возникло желание пожать им на прощание руки и, может быть, даже обнять, но он поймал на себе испытующий взгляд Серого и не стал этого делать. Серый был чересчур умен для роли, отведенной ему в этом спектакле, он и без того уже насторожился, так что не стоило, пожалуй, нарушать при нем раз и навсегда установившийся порядок.
120 
